Мариинск и мариинцы том 2

         Мариинцы в  годы  Великой

              Отечественной  войны                                                                   

. . . Утро 22 июня 1941 года, ставшее вехой в истории чело­вечества, встало над Мариинском ясным теплым днем. Мирная лазурь неба не предвещала грозы. Многие горожане целыми семьями выехали отдыхать за город, в лес, другие пошли в го­родской сад, на стадион.

Никто не ожидал, что суровые, взволнованные слова, вот-вот разнесутся из репродукторов и оборвут мирную жизнь го­рода:

- Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо пре­тензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну. . .

Началась священная Отечественная война Советского Союза против фашистской Германии.

На митинге, у красного знамени, Мариинцы давали клятву, не щадя сил и жизни, отстоять завоевания Октября. С ми­тинга многие направились прямо в военкомат. В короткое время на столе военкома выросла стопа заявлений с просьбой направить в действующую армию. Старый партизан В.Т. Гу­бенко писал в заявлении:

" До сих пор живы у меня в памяти зверства немецких ин­тервентов над украинским народом. Будучи 15-летним, с ору­жием в руках я защищал рабоче-крестьянскую власть. И сейчас мое место на фронте. Прошу зачислить меня в ряды Красной Армии".

Мариинца Мозолевского весть о войне застала в Новосибир­ске. "Нахожусь в командировке, изъявляю желание стать доб­ровольцем", - телеграфировал он военкому.

Как когда-то на фронты гражданской войны, уходили на Отечественную войну молодые Мариинцы, чтобы на стальных штыках, как говорили в свое время их отцы, принести победу. Свою клятву, данную у красного знамени, они держали с че­стью. Мариинцы успешно обороняли Москву и сражались в око­пах Сталинграда, насмерть бились за Одессу и город Ленина, храбрыми солдатами проявили себя под Курском и Белгородом, они гнали фашистов не только с родной земли, но и из соседних стран и повидали руины павшего рейхстага. . .     

   С первого дня войны в Мариинске и Мариинском районе жизнь стала перестраиваться на военный лад. На предпри­ятиях, в колхозах и МТС прошли митинги. Их решения были кратки и весьма выразительны: "Еще теснее сплотимся вокруг партии!", "Дадим стране больше продуктов!", "Обеспечим фронт всем необходимым!" и т.д.

И в Мариинске война выдвинула своих героев труда, которые высокой сознательностью цементировали коллективы пред­приятий, колхозов. Когда часть рабочих спиртзавода ушла на фронт, их заменили женщины, старики, учащиеся. До войны Прасковья Основа, как она сама заявила, даже не была близ за­водских ворот. Но вот ушел на войну ее муж, она стала учени­ком токаря и вскоре заменила мужа. Школьник-старшекласс­ник Владимир Колобов стал за аппарат брата-электросвар­щика. Уже несколько лет отдыхал на пенсии Александр Ивано­вич Решетов. Но когда молодые пошли в военкомат, Александр Иванович пришел на завод и попросил работы. Его поставили во главе бригады грузчиков, только что сформированной из жен­щин-домохозяек. Новая бригада сразу стала перевыполнять плановые задания.

Не посрамили чести завода новые рабочие. Они добились первенства во Всесоюзном социалистическом соревновании, 23 июля 1942 года коллективу Мариинского завода технического спирта было вручено переходящее Красное знамя ВЦСПС и Наркомпищепрома СССР.

Росли ряды передовиков производства деревообрабатываю­щей и лесозаготовительной промышленности. Четко работал в эти годы железнодорожный узел станции Мариинск. Как сол­даты, несли службу  железнодорожники, ни на минуту не ос­танавливая потока сибирских грузов на фронт. Не жалея сил, ковали победу в тылу колхозники и рабочие четырех МТС Ма­риинского района.

. . . В ясное утро  8 мая 1945 года радостный голос диктора из Москвы объявил:  "Мы победили!"

Ликовали советские люди в день своей победы, ликовал и ма­ленький сибирский город Мариинск. Мариинцы внесли достой­ный вклад в дело победы.

                                                                                                                                Ю.  ДУРНЕВ

                                                                 Вода  родного  колодца

Сначала нас мчал поезд по Транссибирской магистрали, затем пришлось пересесть в "газик", чтобы доб­раться до старинного села Колеул, где и жи­вет  Герой Советского Союза Петр Филиппо­вич Торгунаков, отдавший более четверти века службе в Вооруженных Силах. Наша миссия была приятной – вручение ветерану знака "За отличие в службе" и Почетной гра­моты. Этими наградами отмечена его военно-патриотическая работа среди воинов части, в которой он служил.

На околицу Колеула мы подоспели в тот час, когда у памятника односельчанам, пав­шим в Великую Отечественную, собрались все жители села на про­воды парней в армию. В морозном воздухе взвился чей-то звонкий и чистый голосок: "Нет войны, вы вернетесь живые…" Я заметил, как вдруг окаменело лицо Торгунакова. О чем он подумал в эту минуту?  О боевых побратимах, что остались лежать на берегу чу­жого хмурого Одера, или, быть может, вспомнил себя, восемнадца­тилетнего, когда отсюда, с околицы, с легким, как пушинка, вещ­мешком, уходил на фронт?

-Хорошая песня, с новым смыслом, - раздумчиво сказал Петр Филиппович, - когда девчата оборвали мотив. – Нынче матерям и невестам можно быть спокойными за сыновей и женихов.

      - А вот и наследники коммунаров, - Торгунаков кивнул на группу старшеклассников, проходивших мимо памятника четким строевым шагом. – Зайдемте к дяде Мише Шаталову, члену нашей первой коммуны, - он свернул с дороги и размашисто зашагал по свежему скрипучему снегу.

На окраине села, где когда-то шумела мельница, стоят два кре­стовых дома. Время оставило на них свой отпечаток: потемнели бревенчатые стены, осел фундамент, потрескались наличники. Гордо возвышаясь на пригорке, они как бы рассказывают о драма­тической судьбе первых коммунаров Колеула. Осенью 1920 года двенадцать бедняцких хозяйств добровольно объединились в ком­муну "Новый мир". Возглавил ее бывший матрос большевик Нико­лай Мартынович Авсиевич. в числе первых в нее вступили Иван Кашин, Иван Конинин, Павел Ганьшин. В хозяйстве было три де­сятка лошадей, несколько конных плугов, деревянные бороны и жатки. Дела шли в гору. Уродила на зависть богатеям пшеница, хорошим был приплод скота. Для подведения итогов коллектив­ного труда коммунары собрались на сход.

-Заседали до глубокой ночи, - вспоминает Михаил Романович Шаталов. – Горячо обсуждали планы на новый год, советовались, какой клин засевать, что из инвентаря купить, сколько мануфак­туры приобрести, какие семена заложить. Мечтали о тракторе. Рас­ходились радостные, возбужденные.

Под утро налетели олиферовцы - банда из белогвардейского отребья. Отряд возглавлял поручик Жуков, известный в округе го­ловорез. Коммунаров поднимали с постелей и в жгучий мороз по­лураздетыми выталкивали на улицу. Председатель коммуны Ав­сиевич потребовал освободить товарищей. В ответ – град ударов. Палачи рукоятками наганов изуродовали ему лицо. Николай Мар­тынович крикнул:

-Коммунисты не сдаются!  За нас отомстят!                                        

Каратели бросили на подводы девятерых коммунаров.

-Трогай! – приказал конвойным поручик.

И тут на дорогу выбежал семнадцатилетний сын Ивана Кашина – Сергей.

-Я тоже коммунар! – крикнул он.

-Хватайте гаденыша! – раздались голоса бандитов.

Неподалеку от Колеула, за поскотиной, олиферовцы зарубили коммунаров шашками.

-Их имена выбиты на нашем обелиске, - говорит Торгунаков. – Там же на плите – 149 фамилий воинов, павших на полях минув­шей войны.

Я читал эти имена:  тридцать Торгунаковых, двадцать семь Кузнецовых, тринадцать Баженовых, пятеро Кожаковых…

-С детворой у меня дружба  особая, -  говорил по дороге в школу Петр Филиппович. – Это народ любознательный, восприим­чивый, и когда, если не в этом возрасте, нужны добрые посевы. Ребятня непременно требует, чтобы я всегда был, что называется, при параде. С орденами, дескать, и рассказ про войну всамделиш­ным становится. И я их понимаю. Мальчишки во все времена оста­ются мальчишками.

Несловоохотливый, он, как мне показалось, говорил трудно, нелегко подыскивал точные слова, но то, о чем говорил, было ос­новательным, прочувствованным до конца.

 В школьном фойе неугомонная "продленка"  сразу взяла Тор­гунакова в плотное кольцо. Мальчишки восхищенно рассматривали Золотую Звезду Героя Советского Союза, ордена и забрасывали вопросами.

А когда на школьном митинге ветерану вручили знак " За отли­чие в службе" и Почетную грамоту, по рукам учеников пошла еще и другая грамота, ставшая реликвией. Она украсила бы любой му­зей. Фон грамоты размером в газетный лист выполнен небесной лазурью, вверху, в переплетении гвардейских лент, чеканные слова: "Наше дело правое!  Мы  победили!", а по бокам и внизу символи­чески изображена ударная сила армии – победительницы:  артилле­рия, танки, самолеты. Текст гласит: " Гвардии старшина Герой Со­ветского Союза Торгунаков Петр Филиппович, приказами Верхов­ного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина №№ 219, 225, 248, 251, 270,305, 340, 366, 368 за отличные боевые действия Вам объявлены благодарности: за прорыв обо­роны немцев западнее Сандомира, за овладение городом Ченсто­хов, за выход на реку Одер, за овладение городом Оппельн, за про­рыв обороны немцев на реке Нейсе, за овладение городом Дрезде­ном, за форсирование реки Одер, за прорыв обороны немцев юго-западнее Оппельна, за освобождение города Праги".

Эту грамоту вручил Торгунакову в День Победы командир  15-й гвардейской стрелковой Харьковской  ордена Ленина Краснозна­менной, орденов Суворова и Кутузова дивизии генерал-майор П. Чирков. За пять неполных месяцев 1945 года – девять благодарно­стей от Верховного Главнокомандующего. Такое надо заслужить.

Изба Петра Филипповича – недалеко от реки. Стоит сделать сотню шагов, перевернуть отдохнувшую за зиму "долбленку"  - и гуляй себе по волнам. Хочешь в Таежную Александровку – иди вниз, и Кия, подхватив утлое суденышко, описав несколько колен, вновь принесет тебя едва ли не к самым колеульским берегам. На­думал завернуть в Заборье или в Таежную Михайловку – тут про­тив течения подняться надо, а потом суши весла и любуйся тайгой, могучими кедрами и стройными тополями. Каждую водную до­рожку, каждый поворот Кии с малых лет изучил Петр Филиппович.

Я хорошо знаю этот дом со светлой горницей и прихожей, рус­ской печью и палатями. В этот раз, как и прежде, Лидия Ануфри­евна – жена Торгунакова, хлопотала над свежезамороженным на­лимом, а я рассматривал фронтовой альбом ветерана. По снимкам, сделанным корреспондентами газет и любителями-фотографами в минуты отдыха после боя, можно представить, где воевал, какими дорогами шел к победе храбрый сибиряк.

-Да, это пейзаж Северского Донца, - поясняет Петр Филиппо­вич. – Здесь, южнее Изюма, мы встретили сильный опорный пункт противника. Под прикрытием артогня переправились на другой берег, взобрались на кручу и –  в обход монастыря. Божий храм был окружен дотами и дзотами. Место высокое, отсюда хорошо просматриваются окрестности. Тяжело нам пришлось тогда. Я при­крывал "максимом" наступление роты, метров с двухсот бил по амбразурам. С первой ленты удалось "потушить" огонь дзота. Ре­бята вздохнули: "Ну, все, вырвали жало, теперь – вперед!" А фа­шист - он тоже не лыком шит – организовал круговую оборону, что позволило ему долго продержаться. Мы потеряли немало бойцов, но все же выбили гадов. За этот бой мне вручили медаль "За боевые заслуги"…

Что ни снимок, то форсирование рек: Северский Донец, Днепр, Днестр, Одер, Нейсе. На фотокарточке с пожелтевшим глянцем – трое. Все в старшинском звании, в лихо заломленных пилотках. Юное лицо, с чуть припухшими веками и миндалевидным разрезом глаз, узнается сразу.

-А тут на карточке, - Торгунаков склонился над альбомом, - слева от меня  командир отделения автоматчиков Володя Плеси­нов. Закадычный дружок, бедовый парень. Уже в Германии фото­графировались. После Одерской операции.

-За которую и представили к званию Героя?

-Точно. Я был в то время помощником командира взвода. На­чальник штаба дивизии поставил перед нами задачу: пройти в                                                расположение врага, отвлечь на себя его внимание, а батальон 50-го полка должен в это время форсировать Одер.

Это был конец января. Петр взял с собой расчет станкового пу­лемета старшего сержанта Филиппова. Над рекой закипали ночные сполохи от орудийной стрельбы, падал редкий снег, с низины тя­нуло влагой – на льду Одера мутными пятнами проступала вода. Надо было переправиться на левый берег и замаскироваться у дамбы.                                                             

По хлюпающему снежному крошеву группа Торгунакова в маскхалатах двинулась кратчайшим путем к дамбе. Достигнув ука­занного квадрата, бойцы окопались. По данным разведки, немцы находятся неподалеку, в трехстах метрах. Сюда, к дамбе, должна выдвинуться рота капитана Савельева, а до подкрепления плацдарм приказано удержать Торгунакову. Петр неотрывно всматривается в полоску земли, которая отделяет его группу от гитлеровцев. Мед­ленно наплывают сумерки. Передвижения фашистских солдат можно заметить лишь в те короткие мгновения, когда полусфера неба озаряется всполохами от уханья дальнобойных пушек. Косые, пунктирные нитки снега давно оборвались. Желтое пятно солнца растаяло в дымной сини, предвещая хороший день.

И вдруг над пузырчатыми взгорками слежавшегося снега поя­вились неприятельские фигуры. Торгунаков, отстранив Филиппова от ручек пулемета, сказал:

-Открывай коробки, слушай мою команду.

Захлестал свинцом "максим". Петр методично разворачивал дуло пулемета. Настильный огонь. Верно ли летят пули?  С ходу начали стрелять и немецкие автоматчики. Ударили вражеские ми­нометы. Ленту за лентой выпускает Торгунаков и плотнее вжима­ется в снег. Час, второй, третий… И тут впереди стало как-то пус­тынно. "Удирают фрицы!" – радостно воскликнул Филиппов. С левого фланга донеслось "ура!" – пошла в атаку рота капитана Са­вельева. Вскоре двинулась артиллерия, потянулись войска. Петр спустился к реке. При ярком дневном свете он видел ее впервые. Молчаливую, чужую, совсем не похожую на его родную Кию.

В наградном листе заслуги Торгунакова описаны так: "23 ян­варя 1945 года в момент прорыва вражеской обороны и при форси­ровании реки Одер в районе селения Фаундорф, что севернее го­рода Оппельн, выполняя обязанности командира пулеметного взвода, товарищ Торгунаков проявил себя бесстрашным волевым командиром. Выдвинувшись со своим взводом вперед, огнем пуле­метов Торгунаков отсек путь контратакующей пехоте противника к батальону. Со своим взводом он отразил три контратаки, уничто­жил до 200 немцев. Это дало возможность батальону закрепиться без потерь на левом берегу Одера.  Достоин присвоения звания Ге­рой Советского Союза…".

В альбоме со старомодными овальными уголками я увидел еще одну реликвию – листовку политотдела 15-й гвардейской дивизии. "Группа Торгунакова, - говорилось в ней, - пробиралась во враже­ский тыл. Разведчики подползли вплотную к огневой точке про­тивника. Внезапный бросок и гвардии старшина Торгунаков рядом с неприятелем. Сильная рука гвардейца хватает пулемет, отшвыри­вает его в сторону. Немец пытается бежать, но тут же падает под­сеченный автоматной очередью. Торгунаков вытаскивает из окопа второго фашиста. Пытаясь обмануть разведчиков, фриц притворя­ется мертвым, но трудно провести гвардейцев. Старшина Торгуна­ков – мастер смелого поиска ночью. Он неслышно пробирается к позициям противника и как снег на голову обрушивается на врага. Он храбр и умело выполняет любую поставленную перед ним за­дачу".

Однажды по неосторожности, вовсе не желая обидеть Торгуна­кова, я спросил его:

-Петр Филиппович, если откровенно, не скучновато жить в да­леком таежном селе?  Вы Герой Советского Союза, майор запаса, имеете льготы на получение квартиры в любом городе страны. Хо­телось бы вам,  скажем, жить на Украине или на  благодатной ку­банской земле?

 Торгунаков помолчал немного, взял в руки кусочек капроно­вой лески и, прикусив ее, сказал:

-Знаешь, в моем дворе есть колодец. Глубокий, с зеленоватым замшелым срубом. Вода в нем хрустально-чистая, вкуснющая. Пьешь и чувствуешь – зубы ломит, до того холодна, а напиться не можешь. Так вот, эта вода из родного колодца и привела меня по­сле долгих солдатских странствий в Колеул. Служил я в городах больших и малых, современных и красивых, но сердце было здесь,  на реке Кии, где дымчатые рассветы, где играет красавец язь, дур­манит черемуха на Песчанке… А слышал, как звенит река по вече­рам, и гогочут краснолапые гусаки за околицей… Я думаю, у каж­дого должен быть свой родной колодец, которому нельзя изменить.

Родные места. Часто ли мы о них вспоминаем средь множества служебных забот и шума городского?  И всегда ли мы находим тройку-пятак деньков для того, чтобы повернуть к отчему дому да поклониться ему, и испить чистой водицы из колодца детства?  Об этом думалось на тряском сидении  "газика", покидающего госте­приимный Колеул , и еще о том высоконравственном уроке, кото­рый преподал Торгунаков нам, офицерам послевоенного поколе­ния.

( 10 января 2003 года П.Ф. Торгунаков умер. Похоронен в Ма­риинске на городском кладбище.- Прим. сост.)