Петр ШИТИК
С кочующим минометом
После госпиталя Степана Рослякова направили в стрелковый полк, переброшенный на фронт из глубокого тыла. Ветерана-минометчика встретили с должным уважением.
- Обстрелянный, говоришь? – спросил перед строем начальник штаба полка. – В разведку пойдешь. Миномет пока придется отставить.
Во второй половине июня 1943 года разведчики всего фронта вели усиленный поиск. Ни для кого уже не было секрета, что немцы готовились к наступлению, подтягивали технику, переформировывали части. Какую технику? Какие части? И каждый полк старался прощупать передний край противника, опустивший перед собой густую завесу постов и секретов. Немцы были настороже. Первые рейды не дали успеха. Разведчики теряли людей, возвращались к себе с пустыми руками. Был однажды удачный поиск, но сержант Краюхин "перестарался": не донесли того немца живым. А как берегли. Даже в рот ему пытались дышать.
Время шло. Командир полка требовал уточнить обстановку.
- Нельзя с завязанными глазами воевать. Жду "языка", товарищ Росляков, - напутствовал он старшего сержанта.
В темноте рассредоточились, один за другим не раз хожеными тропами просочились через передний край. В траншее немца не возьмешь: все посты сдвоены, секреты усилены. Понимают, какая охота идет. Но и у себя в тылу противник принял все меры предосторожности.
Короткая летняя ночь кончилась для разведчиков безрезультатно. Наступало тихое прохладное утро. Легкий туман окутал Большую Свободу, малолюдное село, расположенное в нескольких километрах от ныне знаменитых Понырей.
Отлеживаться целый день пришлось в ботве на редкость разросшегося картофеля. Замаскировались хорошо. Но только не от солнца, палящие лучи которого буквально поджаривали бойцов. А за холодной водичкой в село не сбегаешь.
Немцы проводили перегруппировку сил. На смену потрепанным частям прибывали новые. Те и другие запасались провиантом на месте. В сараях визжали свиньи, кудахтали всполошенные куры, гоготали гуси. Молчали лишь люди. А бойцы, глядя на этот дикий, безнаказанный грабеж, скрежетали зубами. Не в нашем это характере – терпеть такое.
Крепились. Ждали наступления темноты. И тут неожиданно пришла удача. Два немца явились в огород за огурцами. Не подозревая опасности, они весело переговаривались, хохотали. Один рвал огурцы, другой набивал ими вещмешок.
План у разведчиков созрел быстро. Рослый ефрейтор, шаривший по грядке, даже не вскрикнув, ткнулся в землю. Росляков скрутил второго солдата, забил ему в рот кляп. Группа двинулась домой.
Было это вечером 4 июля 1943 года. Пленный дал важные сведения.
- Теперь принимай минометный расчет, Росляков, - сказал командир полка. – В самый раз подоспел.
О наступлении утра 5 июля возвестил гул орудий. Курская земля дрожала, как при землетрясении. Даже опытные минометчики говорили, что такой канонады они еще в жизни не слышали. Артиллерия фронта нанесла по группировке противника, изготовившейся к наступлению, мощный предупреждающий удар. От пороховых газов трудно было дышать.
Пехота прошла три ряда немецких траншей, обработанных нашей артиллерией, а потом, прижатая плотным пулеметным огнем противника, залегла. Обстрел все нарастал.
Росляков распорядился установить миномет в большой воронке от разрушенного немецкого блиндажа. Снаряды рвались кругом.
Одно общее главное сражение разделилось на тысячи мелких, тоже главных с точки зрения солдата, который вел этот бой.
Расчет Степана Рослякова уничтожил немецкую пушку, которая прямой наводкой обстреливала пехоту. Прибежал посыльный от командира батальона, назвал новые цели – два станковых пулемета. Их тоже заставили замолчать.
Тем временем наша артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника. Воспользовавшись этим, немцы попробовали контратаковать. Но минометчики были готовы к этому и быстро заставили противника вернуться на исходные позиции.
Росляков стоял в воронке в полный рост, чтобы лучше видеть разрывы своих мин. Осколком ударившегося рядом снаряда его ранило в руку. Подносчик перевязал его, и командир расчета остался в строю.
Только после того, как грозно отгрохотала Курская битва, а немцы покатились на запад, Степан Росляков ушел в госпиталь.
Зиму третьего года войны Росляков кочевал с минометным расчетом по траншеям 102-го стрелкового полка, стоявшего в обороне. Для него главное – обнаружить цель, пристрелять ее. С пулеметными точками расправлялись сами. Две-три мины и, глядишь, отвоевался немец. Росляков славился в полку как минометчик-снайпер. За удачливую "охоту" наградили его орденом Красной Звезды.
В июне 1944 года начались ожесточенные бои в Белоруссии. 102-й стрелковый полк медленно, но настойчиво вгрызался в оборону противника. Потом рывок через Днепр. Массированной контратакой немцам удалось вклиниться в боевые порядки полка. Под угрозой уничтожения оказалась переправа. Вражеская батарея развернулась около переправы на правом берегу и открыла заградительный огонь. Устремившиеся к реке резервные роты полка шарахнулись с дороги.
Росляков со своим расчетом оказался на правом берегу, в тылу врага. Минометчики не растерялись в критический момент. Расчет быстро пристрелялся, и на позиции открыто стоящей батареи немцев посыпались увесистые мины. Артиллеристы кинулись наутек. За этот бой Степан Росляков получил награду – орден Славы третьей степени.
Солдаты с воодушевлением встретили весть о январском наступлении 1945 года. На передовой говорили о Варшаве. Но немцы догадывались о готовящемся штурме польской столицы, заметно нервничали. То и дело на позиции минометной роты сыпались снаряды всех калибров. Больших неприятностей они, правда, не причиняли.
Но в урочный час небо прочертили огненные стрелы "катюш". И вот уже знакомый голос командира роты отдает команду:
- Расчеты, по местам! К бою!
Минометчики открыли огонь по заранее пристрелянным целям. Немцы ответили. Снаряд разорвался у самого миномета Рослякова. Снегом, землей завалило расчет. Росляков выкарабкался первым, откопал товарищей.
Миномет ожил. И вовремя. Раздалось грозное: "Ура-а!". Пехотинцы поднялись из траншей и устремились в атаку. Минометчики пошли вместе с пехотой, поддерживая ее огнем, уничтожая ожившие пулеметные точки. А передвигаются минометчики в бою во весь рост, несут ствол миномета, плиту, ящики с боеприпасами.
В уличных боях за Варшаву расчет Рослякова действовал особенно четко. От его навесного огня укрыться было невозможно.
Подполковник Дудник в Познани вручил ему за те бои в польской столице орден Славы второй степени.
Расчет Рослякова со своим кочующим минометом все дальше уходил на запад. Запомнилась ночная переправа через Одер. Катера тянули легкие понтоны с войсками. Переправу немцы держали под жестоким артиллерийским обстрелом. А тут еще ожил немецкий пулемет.
- Пока доберемся до берега, он всех нас угробит, - сказал кто-то из минометчиков.
- А ну, быстро расчистить площадку, - подал команду Росляков.
Он открыл огонь с плывущего понтона. Третья мина легла точно.
Узенькая ленточка земли протяженностью в три-четыре километра по фронту и до километра в глубину. Плацдарм на Одере захватили ночью. Впереди, с флангов – немцы, сзади – разливающийся Одер. Но плацдарм был нужен для предстоящего броска на Берлин. И гвардейцы-минометчики в составе авангарда полка удерживали его изо всех сил.
- На Берлин! Впереди Берлин! – подбадривали друг друга солдаты.
И этот час наступил. Минометная рота во время штурма Берлина поддерживала наступление стрелкового батальона. Расчету Рослякова доверили выпустить пристрелочную мину по траншеям в предместьях Берлина. А потом были уличные бои. И была долгожданная Победа!
Вернулся в родные края, приступил к мирному труду по специальности – плотник.
А орден Славы первой степени за Одер и Берлин Степану Федоровичу Рослякову вручили уже дома.
Николай ТЕРЕНТЬЕВ
Он коммунистом стал в
блокадном Ленинграде
Да, есть слова наполненные светом,
И с ними всюду сердце бьется в лад.
Не называя всех, скажите:
"Ленинград!" –
И это будет подлинным ответом.
Тот свет разлит в пространстве голубом,
Так будь же света ясного достоин,
Стой за него горою, красный воин,
В любом сраженье и в бою любом!
Еще идя сквозь ужасы войны,
Мы испытали все, и в полной мере,
Кому-нибудь потомки не поверят,
Кому-то не поверят, нам должны. . .
/ А. Прокофьев /
На пороге взрослой жизни
- Сегодня для вас, друзья, наступает новый этап жизни: вы стали взрослыми. Впереди вас ждет дорога, проторенная отцами и дедами, на которой неминуемо встретятся радости и разочарования, удачи и испытания, но всегда помните, что вы граждане великой Страны Советов, и достойно пронесите по жизни ленинское знамя Октября. Вперед, комсомольское племя! – напутствовал учеников директор школы.
Шел выпускной бал: в вихре вальса кружились пары, звучала музыка и смех. И в этой круговерти праздника перед глазами Саньки Доценко пробежало все его детство и особенно последние три года учебы в Новокузнецке, вдали от семейного очага, ведь в их леспромхозовском поселке была только школа семилетка.
Сегодня он простится со школой, учителями и друзьями-одноклассниками, а уже завтра обнимет родителей и всей грудью вдохнет знакомый с детства смолистый запах многовековой тайги, увидит скалистые берега бурливо-нежной речушки с шорским названием Мрассу.
Все лето он будет купаться, ловить харьюзов и помогать отцу в кузнице. Вспомнив про рыбалку, Александр невольно улыбнулся, представив улепетывающих во всю прыть от рыбаков ярко-коричневых с красным отливом местных петухов с общипанными хвостами, из перьев которых леспромхозовские рыболовы-умельцы мастерят такие аппетитные приманки-"мушки", что против них не может устоять ни один даже самый сытый и пугливый хариус. Но самая главная цель, которую перед собой поставил Александр, - поступить в Томский университет.
В о й н а
Шел 1940-й год. За плечами студента Александра Доценко остался год учебы на физико-математическом факультете Томского университета, когда ему вручили повестку о призыве на действительную срочную службу в ряды Красной Армии. Курс молодого бойца красноармеец-артиллерист Доценко проходил в военном городке "Красные казармы", что в городе Перьми.
Неспокойно было на западе. Немецкий сапог уже топтал брусчатки ряда европейских столиц. Война подступала к рубежам Советского Союза. Артиллерийскую часть, в которой служил Александр Григорьевич Доценко, спешно перебросили к западной границе страны.
22 июня 1941 года Александр проснулся от мощного грохота, сотрясающего стены казармы, и звона рассыпавшихся оконных стекол. В казарме стояла невообразимая суета. Но в этой сутолоке раздались громкие повелительные голоса командиров. Наметившаяся было паника, прекратилась. Немецкие стервятники-бомбардировщики улетели дальше на восток, оставив на территории военного городка глубокие воронки с вывороченной землей и горящие здания столовой, прачечной и клуба.
- Это война! – объявил на построении командир полка. – Умрем, но не допустим врага на нашу землю. К оружию, сынки!
Однако мощь германской военной машины оказалась куда громаднее, чем предполагалось вначале. С тяжелыми кровопролитными боями полк отступал на восток.
Один из таких боев особенно запомнился Александру Григорьевичу. Стоя по колено в дождевой воде на дне окопа, взвод полка отражал натиск врага. Воздух был густо наполнен свистом летящих мин со стороны неприятеля, разрывами снарядов. Вот одна из мин ухнула на задний бруствер окопа. Блеснула яркая вспышка – и свет померк в глазах Александра. Взрыва он уже не услышал. От осколков мины погибли командир взвода и командир отделения, а раненого и контуженого красноармейца Доценко вынес с поля боя взводный телеграфист, аппарат которого оказался разбитым вдребезги, а сам он чудом уцелел, не получив даже царапины.
Очнулся Александр Григорьевич в полевом госпитале. Между лежащими и сидящими ранеными снуют санитары, терпко пахнет лекарствами, слышны стоны. Но он не сразу сообразил, где находится, и как сюда попал.
Что, солдатик, зацепило? – участливо спросил у открывшего глаза Александра пожилой боец с пышными буденовскими усами. – Прими-ка солдатской микстурки, глядишь, оно и полегчает, - и до краев налил в крупную медицинскую мензурку водки из походной фляжки.
Вот и добренько, вот и молодчага. Значит, еще повоюешь, - утвердительно произнес боец, видя, как прозрачная жидкость исчезает в запрокинутый рот раненого.
Уже через несколько дней вагонные колеса эвакогоспиталя, постукивая на стыках, уносили эшелон с ранеными в далекий тыл. Волей случая лечиться Александру Григорьевичу довелось в родном "альма-матер" – Томском университете, где разместился госпиталь.
Ранение и тяжелая контузия поддавались лечению нелегко, а душа рвалась на фронт, особенно после врачебного обхода, когда в палату приносили газету с очередной сводкой Совинформбюро. Они походили одна на другую: сданы такие-то города и такие-то населенные пункты.
- Давить их надо, гадов, давить. Уже к Москве подбираются. Вы еще будите их бить, а я. . я . . . Эх! – в бессильной злобе к врагу как-то крикнул сосед Александра Григорьевича по палате, с силой ударив рукой по культяшке ампутированной ноги, и заплакал навзрыд.
Один за другим выписывались выздоравливающие бойцы и уезжали на передовую. Настал такой день и для Александра Григорьевича Доценко. В полученном им предписании была указана воинская часть, где ему отныне предстояло служить.
В б л о к а д е
Новая воинская часть Александра Доценко базировалась в подмосковном городке Мытищи. Отсюда, получив зенитные бронепоезда, артиллерийское подразделение в спешном порядке отбыло в Ленинград. А вскоре блокадное кольцо вокруг города захлопнулось. Началась 900-дневная осада северной столицы.
О блокаде Ленинграда написано очень много, но, тем не менее, хочется привести небольшую выдержку из сказанного советским писателем Александром Фадеевым после его посещения осажденного Ленинграда:
". . .По сообщениям советской печати и по рассказам очевидцев, я знал, сколь жестокой была зима 1941-42 года для ленинградцев. В самую тяжелую ее пору норма хлеба для рабочих доходила до 200 г., а для неработающих членов семьи – до 125 граммов. Норма продовольствия была крайне скудной и недостаточной для жизни. Люди голодали и умирали от голода. Топлива едва хватало для поддержания наиболее важных промышленных предприятий, наиболее крупных госпиталей и совершенно необходимых учреждений. Весь город стоял без света, обледеневший. Водопровод и канализация не действовали. Улицы поросли толстой, в метр толщиной, ледяной коркой, были завалены снегом и отбросами.
Вид пешехода – мужчины, женщины или подростка, везущего детские санки с прикрученным к ним телом покойника, обернутым в одеяло или кусок полотна, - стал обычной принадлежностью зимнего ленинградского пейзажа. Вид человека, умирающего от голода на заснеженной улице, стал не редкостью в Ленинграде.
В течение осени 1941 года Ленинград подвергался сильным бомбардировкам с воздуха. Этой весной они возобновились. В течение осени и зимы Ленинград находился под систематическим артиллерийским обстрелом.
Всему миру известно, что при всех этих неимоверных трудностях и лишениях ленинградцы не только отразили натиск вооруженной до зубов гитлеровской армии, но и нанесла врагу огромные потери в людях и технике, проложили по льду Ладожского озера дорогу и благодаря этой дороге освободились от тисков голода. . ."
Все эти ужасы блокадного города видел и прочувствовал наш земляк А.Г.Доценко. В 1942 году, находясь в блокаде, он окончил краткосрочные курсы Ленинградского арттехучилища и получил звание техник-лейтенант. После окончания курсов его назначили на должность начальника артснабжения бронепоезда. Коммунистом он стал тоже в осажденном городе.
Помню, - рассказывает Александр Григорьевич, - только начали рассматривать на партсобрании мое заявление о приеме в партию, как раздался сигнал воздушной тревоги. Коммунисты покинули собрание и заняли свои места у орудий. Заговорили наши зенитки и неприятельские самолеты, почувствовав плотную огневую завесу, были вынуждены отвернуть далеко в сторону, а там им на перехват уже спешили краснозвездные "ястребки". После успешно отбитой атаки врага комиссар, без всяких формальностей и дополнительный вопросов, вручил мне новенький партийный билет.
Демобилизовался в запас Александр Григорьевич в 1947 году. В армейской гимнастерке с орденами и медалями на груди, предельно ясно говорившими о ратном пути их хозяина, вернулся А.Г. Доценко в Сибирь. Перед бывшим офицером встал вопрос: продолжить учебу или идти работать? Ответ на него он получил из уст родственника Константина Павловича Честнейшего, работавшего в то время секретарем Мариинского горкома партии:
- Не раздумывай, Саша, оставайся у нас в Мариинске. Учительских кадров здесь ой как не хватает. Будешь преподавать, а учиться можно и заочно.
Так Александр Григорьевич и поступил. Долгие годы он преподавал физику и математику в школах города, лесотехникуме, ряд лет даже директорствовал в школе №2. Словом имя ему – УЧИТЕЛЬ.
Петр ШИТИК
Три переправы
Дмитрий Илющенко уже в первом рейде по тылам противника показал себя прирожденным разведчиком. Крепкий, коренастый, удивительно выносливый, он к тому же не терялся в любой обстановке, как по книге, читал следы, безошибочно разгадывал тайны леса.
Задание на этот раз перед разведчиками было поставлено очень ответственное: найти брод через Днепр. Немцы оба берега густо нашпиговали минами, пристреляли все подступы к реке, их наблюдатели, надежно замаскированные, были предельно внимательны.
Разведчики переправились ночью. К исходу дня Илющенко "выследил" парня в черном полупальто с немецким автоматом. Партизан? Надо проверить. По следам парня подползли к землянкам в лесу и. . . чуть не поплатились жизнью.
- Ну, вот что, хлопцы, - сказал командир партизан, разобравшись, кто они и зачем. – Есть тут неподалеку брод, но идти по нему нельзя: стережет немец. Блиндажи в двенадцать накатов. Пушки. Поищем, что получше. А проход в минах я беру на себя. Мои хлопцы с этими немецкими сюрпризами вполне освоились.
Две ночи Дмитрий Илющенко "купался" в ледяном Днепре, прощупывал дно. Ребята прикрывали. Тихо. Ни всплеска, ни голоса, ни выстрела впереди. Но Илющенко знал, что немцы наготове. И действовал осторожно, хотя холод сводил судорогой, и в глазах расходились синие круги. Сориентировался он по рельефу берегов все-таки правильно. Место, подходящее для переправы. Дно – галечник. Одна беда, перекат пересекал реку не напрямую, а по причудливой зигзагообразной линии. Рядом крутой слив. Отступи шаг – и дна не сыщешь. Надо перекат хорошо обозначить.
На переправу прибыл командующий корпусом:
- Показывай тропку, сержант. Время не ждет.
Головной танк, виляя на перекате, перебрался через Днепр и с ревом вылетел на крутой противоположный берег. Илющенко спрыгнул с брони. Танки пошли один за другим.
-Командуй переправой, сержант, – приказал генерал. – Поклон партизанам за проходы в минном поле. А твой орден Славы за мной.
Немцы не ожидали удара в этом направлении. Танки обошли блиндажи и доты, и устремились вперед, на запад. . .
. . . Дмитрий Илющенко крепко держал руль автомашины. "ЗИС-4" подбрасывало на ухабах, но водитель не убирал ноги с акселератора. Дивизия вела кровопролитные бои с противником, она остро нуждалась в снарядах, которые он вез в машине.
Вовремя, брат, подоспел, - сказал начальник тыла, когда машина Илющенко подъехала к штабу дивизии. – Давай на позиции 74-го полка. Снаряды там уже на исходе.
Не подвел Илющенко артиллеристов. Но командир батареи сказал:
- Маловато привез, друг, гостинцев. Нельзя ли еще?
- Нет, больше не могу. Другим тоже надо.
Возвращаясь позднее из второго дивизиона, сержант Илющенко стал свидетелем жаркого боя. Обе батареи вели по противнику непрерывный огонь. Немцы тоже били по расположению батарей. Таяли ряды наших артиллеристов. У одного из орудий остались двое: израненный командир батареи и солдат, подносчик снарядов. Но они не прекращали огня. Солдат погиб на глазах Илющенко.
- Помоги добить гадов! – крикнул капитан, заметив Илющенко.
Дмитрий стал подносить снаряды. Пушка снова заговорила. Получив поддержку, стрелковый батальон поднялся в атаку и смял противника. За этот бой сержанту Илющенко вручили медаль "За отвагу".
. . . В Польше, у речки Ломжи, дивизия накапливала силы для дальнейшего наступления. Для разведчиков настала горячая пора. "Язык" нужен был любой ценой.
Несколько дней командир разведроты и его помощник сержант Илющенко изучали порядок немецкой "иллюминации". Вспыхнула ракета, осветив "нейтралку" мертвенным зеленоватым светом – и две минуты мрака. В маскхалатах незамеченными можно за это время добраться вон до того бугорка. По нему пулеметы ударят только через 13 минут. Но в это время разведчики будут уже метрах в пятидесяти и укроются в воронке.
Всей ротой провели несколько "репетиций" по разработанному командиром и сержантом "графику". Отобрали трех самых лучших исполнителей. За полночь группа захвата подползла к блиндажу, часовых сняли без шума. Три тени скользнули во вражеский блиндаж. Разведчики точно знали, что здесь ночуют трое – каждому по одному. . .
Немцы так и не поняли, что случилось. Двоих успокоили так, что они не успели и пикнуть. Третьего Илющенко скрутил. Потом, уже дома, вся рота дружно зубоскалила над его непочтительностью к "начальству". Немец – командир батальона заявил в штабе протест, жалуясь "на этого грубого медведя", чуть не задушившего его и до одури накупавшего в реке.
- Извинись, Дмитрий, будь человеком. . . Ведь твой немец смотри, как старается, все свои секреты выложил. . .
Но шутки шутками, а знали разведчики, что никто кроме Илющенко не смог бы взять так чисто этого языка. Поэтому вся рота, выведенная на отдых, устроила настоящий солдатский пир по случаю награждения сержанта вторым орденом Славы.
Одер пришлось переходить сержанту Илющенко в числе первых.
Ценой жизни должны были разведчики захватить и удержать клочок левого берега, пока саперы наведут переправу для танков.
Несколько яростных атак предприняли немцы против отважной горстки солдат. Рядом с Илющенко один за другим замолкали автоматы и пулеметы. На разведчиков двинулись танки.
- Гранаты к бою! – скомандовал сержант
Его связка лежала рядом. Для немцев и, наверное, для себя. Он знал, что может погибнуть, но должен задержать танк. Знал: то же самое сделают сотни раз проверенные в боях друзья. Впрочем, ему надо остановить два танка. Еще в начале боя Илющенко подобрал и приберег немецкий фаустпатрон. Пришло время его испробовать.
Сноп ослепительного огня ударил в амбразуру переднего "тигра", который словно наткнулся на невидимую стенку, остановился и запылал.
И тут по второму танку ударила точным, сокрушающим немецкую броню огнем, прославленная советская "тридцатьчетверка". Переправа была готова. 49-я танковая дивизия, сметая на пути все преграды, шла на штурм последнего оплота фашизма.
Третью звезду – орден Славы 1-й степени получил сержант Дмитрий Илющенко под гул мирной канонады. Орудия и ракеты салютовали Победе. . .
Петр ШИТИК
Рассвет над Тиссой
В одном из окопов командир батальона капитан Моисеев внимательно наблюдал в бинокль за действиями противника. Он хорошо знал, что фашисты не смирятся с потерей господствующей высоты, доставшейся его батальону почти без потерь.
Предвидения капитана оправдались. На участке первой роты немцы, используя лощину, пошли на штурм, но, встретив упорное сопротивление, откатились назад. Во второй половине дня 15 октября 1944 года батальон отбивал уже пятую атаку. В разгаре боя Моисеев заметил, что до батальона пехоты противника в сопровождении танков прорвали передний край обороны левофлангового соседа и отрезали батальон.
Командир организовал круговую оборону на занятой высоте. Целые сутки 16 октября бойцы самоотверженно сражались в окружении, отбивая одну за другой вражеские атаки.
Однако фашисты нащупали слабое место в противотанковой обороне. Их десант под прикрытием танков, обойдя высоту с востока, атаковал первую роту. В ход пошли связки противотанковых гранат. Первым бросил ее капитан Моисеев. "Тигр" вздрогнул и, сойдя с гусеницы, заюлил на месте. Ординарец комбата бросил в него бутылку с горючей смесью, и танк, вспыхнув, окутался черной пеленой дыма.
Бойцы, воодушевленные храбростью командира, уничтожили семь "тигров" и "понтер" и до роты пехоты врага.
21 октября командир стрелковой дивизии Зданович вручил многим воинам правительственные награды, среди которых был и Моисеев. На его груди засиял орден Отечественной войны 2-й степени.
27-ю годовщину Октябрьской революции батальон капитана Моисеева отмечал форсированием своенравной реки Тиссы. В ночь солдаты подготовили переправочные средства. Комбат проверил их готовность и подал команду: "Вперед!"
Ил, нанесенный половодьем реки, метров на 300 устилал берег. Бойцы, утопая по колено, тащили лодки, понтоны и плоты. Фашисты через каждые 30 минут освещали реку подвесными ракетами. Но только на середине реки они обнаружили плывущих и открыли бешеный огонь. В числе первых на берег высадился капитан Моисеев. С группой бойцов он бросился в траншею противника, увлекая личным примером солдат. Русское "Ура-а!" слышалось слева, справа, оно неслось по всем траншеям, и эхо отдавалось по реке, ободряя плывущих на плотах и понтонах. Противник в панике отступал, бросая бетонированные укрепления. Его неотступно преследовали передовые цепи батальона.
У села Шаруд проходила вторая полоса немецких укреплений. Батальон встретил здесь упорное сопротивление, поддерживаемое сильным артиллерийским огнем. Роты залегли. Капитан Моисеев отобрал смельчаков-добровольцев и пополз к позициям вражеской батареи. Бросок был стремительным. Во врага полетели гранаты, а за взрывами последовал сильный автоматный огонь. Моисеев с горсткой солдат захватил батарею. Развивая наступление, Моисеев продвинулся со своим батальоном на 18 километров, взял в плен до 180 вооруженных солдат и офицеров, обеспечив плацдарм для высадки наших войск на правом берегу реки Тиссы. За этот подвиг капитану Моисееву было присвоено звание Героя Советского Союза.
Наступление продолжалось. Немцы ожесточенно сопротивлялись. Батальон достиг последнего рубежа обороны врага на Тиссовском плацдарме. Оценив обстановку, Иван Тимофеевич пошел на штурм укреплений. В этом бою ему осколком снаряда ранило ногу.
В ожидании санитаров медленно тянулось время. Иван Тимофеевич вспомнил пережитое. Как сквозь густую завесу тумана, вставал перед ним образ отца, погибшего в первую мировую войну, вспомнилось, как они с матерью и двумя сестренками покидали родное село Веленье, что в десяти километрах от Бреста. Перед мысленным взором всплыл артиллерийский обстрел беженцев, после которого не стало матери.
В начале двадцатого года в освобожденный Красной Армией Мариинск прибыла большая группа детей, оставшихся без родителей. Среди них был и он, Ваня Моисеев. В шестнадцать лет Ваня со старшей сестренкой пошли работать по найму, а младшая оставалась еще в детдоме.
Учитель школы рабочей молодежи Тимофей Львович Рычков помог подростку устроиться учетчиком на мясокомбинат. Вскоре предприятие направило его на курсы счетоводов в Томск. Ваня Моисеев окончил их с отличием и, вернувшись в Мариинск, стал счетоводом. Здесь он вступил в комсомол.
В 1932 году Иван Моисеев добровольно уходит в армию. Девять лет служил на Дальнем Востоке. Окончил полковую школу, военное училище – и вот он на фронте. Воспоминания, как кинокадры. В них он видел свою юность
Заалел рассвет. Иван Тимофеевич, стиснув от боли зубы, начал осматриваться. Метрах в пятнадцати от себя он увидел немца в эсэсовской форме. Фашист кого-то душил.
Моисеев, собрав последние силы, подполз к озверевшему врагу. В пистолете не было ни одного патрона. С голыми руками комбат бросился на него, рыжего, здоровенного арийца. Фашист тоже оказался раненым. Завязалась борьба. Под руки Ивану Тимофеевичу попалась армейская каска, и он ею оглушил гитлеровца.
В спасенном воине Иван Тимофеевич узнал земляка, знатного снайпера старшего сержанта Александра Федоровича Попова. Он был тяжело контужен. Они часто встречались на позициях, часто вспоминали далекий сибирский город Мариинск, быструю речку Кию. . .
Раненых фронтовиков подобрали наши санитары и отправили в госпиталь. Более года пролежал Иван Тимофеевич на госпитальной койке, а, демобилизовавшись, вернулся в Кузбасс. Жил в Новокузнецке, а в 1969 году вернулся в Мариинске. Умер в 1981 году.
Юрий КУДРЯШОВ
Победитель
Десять детей растили Ефрем Сергеевич и Софья Никитична Асадчие. Жили они в селе Александровка Ижморского района. Под крышей родного дома воспитывались и познавали крестьянский труд пятеро мальчишек и столько же девчонок. Послушным, любознательным и трудолюбивым рос Илларион. Особенно он тянулся к знаниям, хорошая книга была его постоянным спутником. Не боялся он и любой работы в колхозе. Да и пример брать было с кого: отец Иллариона за добросовестный труд был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В августе 1939 года Иллариона Асадчего призвали в Красную Армию. Его мотострелковая часть базировалась во Владивостоке. Все свои знания и сноровку молодой боец направил на изучение воинского мастерства. В совершенстве владел оружием, особенно приемами штыкового боя. В этом единоборстве не было ему равных во всей дивизии. Хорошо освоил топографию и картографию.
Накануне войны 215 мотострелковая дивизия 1-й отдельной Краснознаменной армии, где служил лейтенант Асадчий, была передислоцирована подо Львов, в город Ровно.
Войну Илларион Асадчий встретил в должности заместителя политрука мотострелковой роты. Уже в первые дни войны их часть вступила в схватку с врагом. Завязались ожесточенные бои, наши войска несли огромные потери, сдерживая натиск врага.
Особенно Иллариону Ефремовичу запомнился бой 27 июля 1941 года в районе города Малина. После артобстрела и бомбардировки авиацией, немецкая пехота, под прикрытием танков, пошла в наступление. Наши позиции ответили огнем из противотанковых ружей. Один из фашистских танков, далеко оторвавшийся от своей пехоты, траками гусениц вдавил окоп, где находился Асадчий. Замполитрука не растерялся, двумя бутылками с зажигательной смесью поджог бронированную машину, прорвавшуюся за линию наших окоп. Ожесточенный бой продолжался. Смешались земля и небо, дымы пожарищ заволокли солнце, а от выстрелов орудий звенело в ушах.
С криками: "За Родину!" , "За Сталина!" – бойцы, возглавляемые Асадчим, пошли на врага врукопашную. Поле боя превратилось в одну большую шевелящуюся человеческую массу. Илларион Асадчий, великолепно владевший штыком, уничтожил несколько гитлеровцев, но и сам, контуженный и израненный, без сознания остался лежать на поле боя.
Уже вечером, падающие капли летнего дождя привели Иллариона в чувство. Первое, что мелькнуло в голове: " Живой! А где свои?"
Все тело было будто чужое. С огромным трудом он пополз. На его счастье невдалеке двигался обоз. По смачной брани возчика, понял: свои! Так Илларион Асадчий оказался в полевом госпитале. Затем, по мере продвижения фронта, менялась география госпиталей: Чернигов, Краснодон, Ворошиловград. А в это время в далекой сибирской деревне Александровке, родители получили на него похоронку. Наплакалась старая мать, нарыдалась, а тут письмо из госпиталя от самого сына. То-то было радости.
В конце сентября 1941 года после излечения Асадчий снова стал в строй и получил назначение в 27-й автомобильный полк 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. До самого Берлина дошел Илларион со своей частью. Еще три года после Победы служил капитан Асадчий в Чехословакии, Австрии, Германии и демобилизовался 28 мая 1948 года.
После службы вернулся в Сибирь. Начал работать в Ижморке бухгалтером в "Заготзерно". Как честног
