Виталий ВЕРЕТЕННИКОВ
Жизнь и судьба
В доме у Афанасия Яковлевича Скатова несколько объемистых альбомов с сотнями фотографий, кратким жизнеописанием и лаконичными подписями к снимкам. Но один из них особенный, посвященный труженикам полей, где уложилась жизнь и судьба крестьян Мариинского района за 40 с лишним лет. С пожелтевших от времени снимков совсем еще молодыми глазами глядят многие известные люди нашего района: Герой Соцтруда Екатерина Гарифульевна Хабибулина, знаменитый бригадир животноводства Зинаида Алексеевна Кушакова, бригадир тракторно-полеводческой бригады в Большом Антибесе, кавалер ордена Ленина Павел Михайлович Шадрин, знатная скотница Анастасия Георгиевна Картавая и многие – многие другие.
Скатова знают на селе многие. И не мудрено, ведь он был бессменным председателем райкома профсоюза сельского хозяйства целых полтора десятилетия. А такая должность предполагает тесный и непосредственный контакт с населением. И теперь за давностью десятилетий никто и не догадывается, что начальная биография этого человека складывалась совсем по-другому.
А БЫЛО ТАК. К концу первого года войны, окончив семилетку в Киселевске, паренек из шахтерской семьи поступил в Прокопьевский горный техникум. И пока грыз Афанасий науки, его отец возил на тачке уголек с эстакады к вагонам. Закончил учебу в 1946 году по специальности техник-механик подземных работ. А затем шахта "Северная" в Кемерове и… штреки, забои, горизонты, рештаки и транспортеры, вагонетки и электровозы, и бесконечные электрические кабели. А над всем этим многометровая толща зыбкой породы, из щелей которой сочится коварный газ – метан.
Был трагический случай весной 1948 года, когда от взрыва метана погибли в шахте горняки двух подземных участков. Тогда в братской могиле Рудничного района похоронили более 70 человек. И все это происходило втихушку, средства массовой информации о трагедии умалчивали.
Вскоре после этого шахтер Афанасий Скатов вернулся в родной Киселевск, пошел трудиться механиком подземного участка на одну из шахт. Накопился производственный опыт, пришел авторитет и вдруг… очередной партийный клич, а следом и кампания по мобилизации на село специалистов из среды рабочего класса.
В ноябре 1953 года бывший шахтер Афанасий Скатов прибыл на новое место службы в Мариинскую МТС. Оформили его механиком по трудоемким процессам в животноводстве, и пришлось в спешном порядке осваивать новую профессию.
Первое время приходилось тяжело. Тогдашнее руководство МТС не очень дружелюбно приняло новое пополнение. Бросят, бывало, мимоходом, что в некой деревне сломалось что-то, и поезжай туда, не знаю куда. А транспорт – лошадка, плюс незнание местных деревень. И едет парень зимой на розвальнях в овчинном тулупе и с сумкой для инструментов. В те годы машинное доение только-только внедрялось, но подвесные дороги на фермах были обязательным атрибутом, кое-где работало механическое удаление навоза, автопоение животных и был самый расцвет кормозапарников. Так что работы хватало. Особенно в сезон стрижки овец, когда стригальные агрегаты вместе со стригалями кочевали из деревни в деревню.
Вот так, изо дня в день мотался по селениям молодой механик Афанасий Скатов. А в это время его молодая супруга Антонина с двумя ребятишками коротала дни в родном Киселевске. И только спустя многие месяцы МТС купила однокомнатную квартиру в двухквартирном доме по ул. Партизанской для семьи Скатова.
Так прошло два года и так случилось, что на одном из профсоюзных собраний в МТС кто-то из зала предложил на пост не освобожденного председателя профкома кандидатуру Афанасия Скатова. Так он стал профсоюзным вожаком. Его организаторские способности как профлидера проявились незамедлительно, зато, сколько недоброжелателей нажил он себе среди хозяйственных руководителей – не счесть. И все потому, что не на жизнь, а насмерть бился за крестьянскую сермяжью правду. Поэтому не случаен такой эпизод. Когда в совхозе "Авангард", возникшем на базе МТС, в очередной раз избирали освобожденного профсоюзного лидера, все делегаты конференции однозначно заявили: мы Скатова знаем еще по МТС, и лучшего председателя профкома нам не найти. Шел 1960-й год.
Был в жизни и судьбе Афанасия Яковлевича Скатова и период партийной работы. В 1963 году предложили ему пост парторга в совхозе "Благовещенский", а затем – в родном "Авангарде". Но какую бы должность он не занимал – партийного или профсоюзного руководителя, люди со своими бедами, невзгодами и неурядицами тянулись к этому человеку. Может быть, из-за своего неудобного для директоров совхозов характера он, партийный функционер, годами не имел персонального транспорта. В отделения совхоза добирался на попутном транспорте, чаще на бардовозках. И зачастую, когда поздно вечером не на чем было добраться до дома, оставался ночевать в деревнях у знакомых. Например, у управляющего Большого Антибеса Бориса Алексеевича Остроушко так и стояла специальная кровать "для Скатова". В селе Койдула – у учителей Иосифовых, в Юрьевке – у трактористов Вальтера Мюллера или Василия Ряст.
И ВОТ в сентябре 1971 года на районной профсоюзной конференции Афанасия Яковлевича Скатова избирают председателем райкома профсоюза работников сельского хозяйства. В те годы большое внимание уделялось оперативности в освещении работы механизаторов, животноводов и других сельских тружеников. На посевной, на сенокосе и уборке урожая выпускались "Боевые листки" районного пресс-центра, в которых сообщались сводки работ и успехи лидеров соревнования. Один экземпляр боевого листка жатвы 1981 года хранится у Афанасия Яковлевича до сих пор. На нем фотографии лидеров районного соревнования комбайнеров из Благовещенки Николая Сидельцева и тракториста Михаила Кройтера из "Победителя", лидирующего на вспашке зяби.
После 1984 года в райкоме профсоюза агропрома стало лучше, появилась новая машина, и тогда его председателю стало проще добираться до тракторных бригад, животноводов и дальних поселений. Но засилье партийных функционеров оставалось прежним. Без их ведома и санкций, ни райкому профсоюза, ни райсельхозуправлению нельзя было провести ни районное совещание животноводов или механизаторов, ни организовать праздник для селян. Все зависело от прихоти и желания секретаря горкома. В хорошем настроении – одобрит, в плохом – запретит. А председателю профкома профсоюза предписывалось участвовать в различных комиссиях по подготовке вопросов на очередные партийные пленумы и бюро горкома партии, а для работы по своей профсоюзной линии времени оставалось в обрез.
Был такой случай. Афанасий Яковлевич Скатов был закреплен ответственным за уборку урожая в совхозе-техникуме. При очередной встрече с его директором Алексеем Ивановичем Скобелевым, тот сказал вроде бы в шутку – Афанасий, о, как я не люблю всех этих уполномоченных и надзирателей. Сидят в моем кабинете, как умные маши, сводку изучают, а практической помощи от них никакой. Действуют на нервы.
На это Скатов ответил так: не беспокойся, Алексей Иванович, сидеть в кабинете у тебя не буду, я буду у механизаторов. И уезжал ранним утром в бригады, присутствовал на разборке дел вчерашнего дня, требовал, чтобы обнародовались результаты труда каждого механизатора за каждый день и с начала уборки. И так в течение всего дня находился вместе с механизаторами в поле. А недели через две Скобелев при встрече заметил: вот такие уполномоченные мне нравятся.
И так складывалась судьба и работа Афанасия Яковлевича Скатова в течение 14 лет, вплоть до 1985 года. Были проблемы и их решения, заботы и их преодоление, огорчения, и они оставили следы на сердце, которое стало пошаливать. Как-то в осеннюю страду в поле возле комбайнов он ощутил сильные боли в сердце. Такие, что и таблетки перестали помогать. Вскоре он попросил вышестоящее руководство отпустить его с этой беспокойной должности…
(1996 г.)
Виктор КЛАДЧИХИН
Инспектор ГАИ
(отрывок из очерка)
С того берега Кии кричат: " Шофер пьян, людей садит!"
А переправы по причине весны – никакой, даже лодки нет. Только льдины одна за другой по мутному половодью. Что делать? Не по льдинам же… Раздумывать некогда: под ногами уже ходуном ходит скользкая поверхность. Не упасть бы. Прыг – на вторую, затем на третью, и дальше, дальше! Народ на берегу обмер. Вот она почти у берега, но как-то неловко наступила на самый краешек, да и льдинка попалась маленькая, верткая. В общем, оказалась в серой ледяной воде, правда, уже на мелководье. Выскочила на яр, подбежала к грузовичку, дотянулась до трамблера, сорвала крышку…
- Ума у меня не было, - оправдывается Елена Степановна.
- Старые шофера Шафееву до сих пор боятся! - смеется один мой старый знакомый из коренных Мариинцев.
- Кто это меня боялся? - удивляется она. - Никто не боялся. Уважали, наверное, - это я замечала. А вообще всякое бывало.
Боялись – не боялись, но знали эту худенькую женщину небольшого роста, в милицейской форме, наверное, все рейсовики страны: без малого четыре десятка лет прослужила она в автоинспекции в этом старинном городке, самой историей поставленном на знаменитом Московско-Сибирском тракте.
Елена Степановна появилась здесь в должности, дающей право останавливать машины в послевоенном сорок восьмом. Правда, по отчеству ее мог тогда назвать разве что кто-нибудь из самых-самых вежливых: от роду новоявленному должностному лицу было от силы лет двадцать. Девчонка, в общем. А шоферская братия – каждый второй – фронтовик! Так какой же уважающий себя станет обращать внимание на такого представителя власти?!
Но обратить пришлось.
Выписал из газетной подшивки той поры: "… выполняя задание, она остановила колонну в 15 автомашин. У некоторых шоферов отобрала удостоверения, у остальных не успела. Водители повылазили из машин. Окружили. Требовали отдать удостоверения, не то обещали с мота в речку спустить".
- Это от соседей позвонили, - вспоминает Елена Степановна. - Идет уборочная, а кто-то из шоферов поссорился с председателем. Он в ответ – на них. Те хлопнули дверцами и по домам из колхоза, а с ними и другие, к мосту через Кию подходила уже целая колонна. А наших где-то не было, неожиданно же все!
- А чем кончилось?
- Как чем? Утихли мужики. Права мы им отдали. Вернулись на место – уборка же.
- А с моста спустить?
- Поверила! Смотрю, из четвертой или пятой машины вываливается такой верзила и в мою сторону шагает… Как не поверить? Шофера, командированные, в каких условиях жили? Все же от председателя зависело: где-то им и общежитие, и столовую сделают, а в другом хозяйстве – ни поесть, ни отдохнуть. Вот они и взбеленились. Конечно, поверила!
Уверен, любая попытка объяснить мотивы поступков людей той поры неминуемо спотыкается о наше никудышное знание тогдашней жизненной атмосферы. Тогда как каждый из этих людей состоялся как личность под действием обстоятельств, которые нам, сегодняшним, даже представить невозможно.
Так вот, наша героиня Лена, по отцовской фамилии Феоктистова, перед тем, как остановить на мосту колонну обозленных мужиков, уже успела окончить такие жизненные университеты, что сей поступок, и в самом деле, казался ей обычным, рядовым.
Как, впрочем, он показался бы рядовым и многим ее сверстницам – время было такое. Она, например, начала отсчитывать его ход количеством отработанных рабочих смен в промысловой артели. В артели с мобилизующим в соответствии военной поре названием "Вперед", в которую привел ее отец, Степан Михалыч, каменщик. - " Каменщики, - поясняет Елена Степановна, - выламывали камень на Арчекасе для строительных фундаментов. Этот же камень годился для брусков. Для тех, которыми на сенокосе литовки точат. Вытачивать эти брусочки и стало моей работой. Сначала, хоть плачь, ничего не получалось: руки у пятнадцатилетней девчонки для камня, что ли?
Потом пошло – 15 брусочков в смену, 20 брусочков… Наделаешь - и в мешок. Домой. На Вторую Пристань – мы там долго жили, как приехали из Тисульского района, из своего Шестакова. Полдома снимали у хозяина. Приемщик приезжал на дом, забирал брусочки, по 25 копеек за штуку…
Летом на Берегу Кии с отцом золото мыли. Правда, отмывал на лотке он сам, но песок грести на бутарах доверял и нам, ребятишкам. Потом поедет, сдаст, обязательно зайдет в Торгсин, и нам чего-нибудь хорошенького купит".
- Чего хорошенького-то, Елена Степановна?
- Слатенького. Конфет…
- Песок грести – это ж трудно…
- Труднее зимой на спирткомбинат, за несколько километров, за бардой для поросенка
ходить. На санках – десятиведерный бачок. Его там надо наполнить черпаком, потом не опрокинуть по дороге. Пока везешь, вся одежка льдом возьмется…
- А брусок из камня как получают?
- Выбираю каменную плиту. Обрабатываю. Потом из нее брусочки вырезаю. Потом
каждый по отдельности – шершепкой.
А трудно было или не трудно – про то никто не спрашивал: война! Война требовала не только снарядов или танков. Ей требовалось все – вплоть до таких прозаических изделий, как… чернила. Этим фронтовым заказом пришлось заняться потом, когда переведена была Елена Степановна в химцех и поставлена там бригадиром комсомольской бригады. Варили чернила, но куда тяжелей, давалась колесная мазь! Бочки с привозной смолой закатывали по лестнице на деревянный бак, выливали пять-шесть бочек, добавляли определенное количество воды, потом туда же опрокидывали деготь. С кем-нибудь из девчонок – Сарой Бердиной, Полей Кожевниковой или еще с кем, - брались за инструмент под названием "весло", вставали по обе стороны и гребли навстречу друг другу. Хорошенько надо было перемешать – приемка будет!
Готовую мазь потом опять в бочки – и на склад.
Много какого добра выпускала артель – мыло, например, или сурик для покраски. Для сурика привозили глину. Ее сначала сушили в печи, потом по горсти насыпали на бочку, поставленную вверх дном, и растирали бутылкой из-под шампанского. До 20 килограммов в смену натирала.
Начальник цеха товарищ Ионов или его заместитель возили девчонок на слеты стахановцев в Новосибирск или Кемерово. Это большие праздники были!
Про их бригаду писала городская газета "Вперед". Правда, ни она, ни ее подруги, той заметки почему-то не увидели, и даже никто им тогда не сказал о ней. Только потом, через несколько десятилетий, перед каким-то юбилеем Победы, молоденький журналист Миша Подгорный показал ту старую газету. Там писалось про Лену, девочку с косичками, против фамилии которой на Доске учета красовалась цифра не ниже 200 процентов. И рассказал, как редакция искала и как нашла ее, героиню той заметки: у комсомолки-бригадира фамилия была одна, у ветерана милиции – другая.
-А когда она изменилась?
-Уже после войны.
После войны, когда вроде и мир наступил, а жизнь легче становилась медленно. Начали возвращаться фронтовики. Как-то встретилась с одним из них, познакомились, Михаил родом из недалекой Камышенки. Вернулся, искал гражданскую профессию. Нашел почти такую же, с которой прошел войну, - связистом.
Одно плохо – далеко от дома, за много километров, в Орлово-Розове, в том самом, в учреждении 1612/2, в колонии. Начальником связи.
- А почему плохо, Елена Степановна?
- Ехать из дому не хотелось.
- А вам-то, зачем ехать?
- Так мы ж только поженились!
Ехать все же пришлось. Работы молодой жене там, конечно, не нашлось. Значит, жить вдвоем на один паек – это 400 граммов хлеба в день. Но и это - ничего, если бы жилье не представляло собой комнатку на телефонной станции, через стенку от монтеров-заключенных.
Словом, задумала бежать. Из колонии в Мариинск ходила служебная… нет, не машина. Лошадь. На ней решила осуществить бегство. Михаил, конечно, узнал. Раз такое дело, решили перебраться вдвоем. Начал он хлопотать, обратился по начальству. Ему пошли навстречу, подыскали службу в городе, в военно-учетном столе в милиции. Перебрались, в общем.
Ну, а она?
А она получила комсомольскую рекомендацию. Правда, "не совсем "в милицию. В отделение, территория которого расположилась на том самом историческом месте, включающем в себя отрезок упомянутого Московско-Сибирского тракта. С той самой переправой через Кию, которую не объедешь, если путь твой лежит из западных областей страны в Восточную Сибирь, на Дальний Восток или обратно.
Место по всем признакам достойное нескольких пояснений. Дело в том, что эта дорога во многом повторяет путь, описанный еще участниками Великой Северной экспедиции. Свое описание они вели для рекомендации дороги в качестве перегонного пути для государственной почты, учрежденной в 1724 году. Предложение было одобрено, и в 1733 году вышел сенатский указ о строительстве Московско-Сибирского тракта. Того самого. На 205 версте на юго-восток от Томска оказалось на нем стоявшее здесь село Кийское, которому впоследствии суждено было стать городом Мариинском.
Придя из Москвы через Екатеринбург и Тобольск, тракт восточнее Мариинска продолжался на Ачинск, Красноярск, и далее на Нерчинск. И если, скажем, отрезок Тюмень-Тобольск был промерен и обеспечен ямщиками еще с 1601 года, тог интересующий нас отрезок оставался неустроенным еще очень долго. И, несмотря на то, что в казенных бумагах он уже вовсю именовался трактом, на самом деле эта дорога во многих местах была лишь летней верховой.
Как свидетельствует старая энциклопедия, Московский тракт с самого начала стал " дорогой арестантов, колодников, движение которых шло по этапам".
Первым из великих сынов Отечества отметил сии места в своих путевых заметках А.Н. Радищев. Ровно через столетие проклинал здешние колдобины А.П. Чехов, предпринявший путешествие на Сахалин.
Да что прошлые века! Начало службы Елены Степановны в середине нынешнего совпало с окончанием до асфальтовой эпохи! Но точно так же, как при Радищеве, проехать из Москвы в Иркутск можно было лишь через Мариинск. Так же, между прочим, как и сегодня.
Что касается зоны ответственности, то она у того послевоенного отделения ГАИ включала в себя еще и Тисуль, Тяжин, Чебула, Ижморку, продолжалась до Колыона, Комсомольского, Кия-Шалтырского и Берикульского рудников. В нее входили все колхозы, все совхозы. Разумеется, количество транспорта с сегодняшним никто не сравнивает. Но ведь несравнимо и техническое обеспечение: этим "обеспечением" можно было назвать разве что старенький ГАЗ-67.
Как обходились? Взаимовыручкой. Если вдруг звонок из Тисульского района о происшествии, а "газик" на ремонте, обращались в автохозяйство, оно выделяло машину. И выезжали.
… Конечно, уже потом, когда людей стало достаточно, Елена Степановна возглавила регистрационно-экзаменационный пункт ГАИ, там вечно – столпотворение. Вместо двух дней в неделю она ввела, чуть ли не ежедневный прием документов. А потом еще ж надо выдачу организовать…
За то, что вся эта работа велась так же четко, Елене Степановне и был вручен орден Трудового Красного Знамени. Одной из двух работников Мариинской милиции, удостоенных этой высокой награды за все годы ее истории. Кроме ордена, за 40 лет службы в милиции, Елена Степановна имеет тринадцать медалей, двадцать две Почетные грамоты и два Почетных диплома…
(1996 г.)
Иван ВИННИКОВ
Газета "Заря" в моей памяти
1 августа 1948 года я был принят на работу в редакцию местного радиовещания в качестве литературного секретаря. А в ноябре пятьдесят первого, в связи с укрупнением радиоредакции, переведен литсотрудником газеты "Заря". С сентября пятьдесят второго до ноября пятьдесят третьего года трудился заведующим транспортным отделом газеты, а затем, вплоть до выхода на пенсию, работал ответственным секретарем.
Десять лет работы в "Заре" стали для меня хорошей профессиональной школой. Моими наставниками были опытные журналисты. И первым из них Алексей Александрович Портнягин. Это был человек невысокого роста, с большой головой, с хитринкой в глазах и очень доброжелательный. Между прочим, мастер фельетона. Вот мой первый урок.
Получаю задание написать зарисовку о литейщиках завода металлоизделий. Иду (транспорта никакого), поднимаюсь на восточный переезд, стараюсь взглядом фиксировать все, что вижу. Набравшись впечатлений, цифр, фактов, фамилий, сажусь писать.
Начинаю с лирики… "дымят заводские трубы, мерцает огнями вагранка, слышен лязг металла и т.д." В общем, как тот певец – на что смотрит о том и поет. А дальше – что и как делают люди во время разлива металла в формы.
Кладу на стол Алексея Александровича. Молча прочитал до конца, молча взял ручку и перекрестил всю лирику, которой я так восхищался.
-Лирика здесь не к месту, растягивает материал, снижает основную смысловую нагрузку, разжижает тему.
С приходом на должность редактора Ивана Николаевича Васильева началось становление нового коллектива. Газета переходила на 4-х полосный формат (до этого печаталась на двух полосах). Объем работы увеличивался в два раза, соответственно и штат. В редакцию пришли Петр Герасимов, Виктор Колеватов, Илья Гавриленко, Яков Кузнецов, Владимир Колюбакин, Александр Зайцев. Это были влюбленные в свое дело люди, умеющие работать, а в час досуга способные на дружеские розыгрыши.
Кстати – один из них. Яша имел привычку вешать пиджак на спинку стула. Этим и воспользовался Володя Колюбакин. В фотолаборатории было много фотоснимков для изготовления клише. Он выбрал фото красивой женщины и на обороте сделал надпись такого рода: " Дорогой, любимый Яша, помнишь наши встречи? И подпись: твоя Маша". Вложил это фото во внутренний карман пиджака. Придя домой, Яша спокойно повесил пиджак на вешалку… Как он потом рассказал, жена вскоре собралась в магазин и спрашивает – нет ли у него в кармане мелочи. И тут она извлекла эту "бомбу". Началась разборка. И закончилась она лишь на следующий день. Володе пришлось идти во вторую школу, где работала жена Яши, и нести фото и образец своего почерка для сличения.
Иван Николаевич по натуре своей был демократ, в смысле режима рабочего дня: сам планируй свое рабочее время. Он был опытным газетчиком, умел находить и предвидеть главную тему дня сегодняшнего и на перспективу. Жесткого планирования не было. Планировала Жизнь, зато оперативно. Знающий журналист, он мягко поправлял нас.
…Иногда однообразие трудовых буден разряжалось необычными происшествиями. Например, таким.
Газетный день – день сдачи в набор всех материалов номера. Для ответсекретаря – это день пик. Работаешь не поднимая головы. И вдруг с шумом открывается дверь. На пороге приостановилась женщина, смотрит на меня горящими глазами, на голове серый платок, на ногах резиновые сапоги, в левой руке большая кирзовая сумка. Она приближается к столу, и каким-то неуловимым движением вываливает из сумки гору бумаги. Это измятые листки с какими-то рисунками, текстом. Я сообразил: это необычный автор, к которому следует проявить максимум деликатности.
-Вот, я написала роман о любви. Прошу ознакомиться и напечатать.
Что делать, дорога каждая минута. Решаю: надо ее переправить. И говорю: " Вы ко мне не по адресу. Художественной литературой у нас ведает отдел культуры. Там работает большой знаток романов, и он вам поможет. Зовут его Кузнецов Яков Мефодьевич. Идите смело, он чуткий человек."
Сначала послышался шум, затем громкий женский голос:
-Что вы понимаете в любви. И вообще вы не на своем месте!
Яков, видимо, понял в чем дело и сменил тон. Его голос зажурчал спокойно. И журчал он долго, больше часа. Беседу ему удалось мирно завершить.
Только протопали шаги мимо кабинета, раздался звонок:
-Варнак, - это ругательное слова Яши Кузнецова.
Вот такое – и курьезное, и печальное.
Но, коли уж о курьезном – продолжу. Газету нередко преследуют неприятности в виде опечаток. Даже неправильно поставленный знак препинания меняет смысл написанного. А в пятидесятые годы это было опасно. Но до этого у нас не доходило. Кроме одного, которого не забуду никогда. В слове "Сталинград" была пропущена буква "р". И это при жизни Сталина! Мы долго смотрели… на входную дверь.
Зато опечатки, похожие на непристойность посещали частенько. Так в объявлении о фильме "Странная миссис" в слове "странная" пропала буква "т". Зам. редактора Лев Васильевич Курмыцкий все домогался узнать у корректора Лидии Ивановны Алексеевой:
-Что же это за миссис, видно интересный фильм?
-В этом слове сдвоенная "н". Это не то, что вы думаете, - отвечала она.
"Заря" пользовалась большой популярностью у читателей остротой постановки вопросов, злободневностью тем. Проводились целые газетные кампании. Брались важные вопросы жизни города: торговли, благоустройства, экономики. Заводилась постоянная рубрика. Во вводной повторялись конкретные цели. Кампания могла длиться месяцами. Затем давался итоговый материал, по которому принимались соответствующие меры на заседании исполкома или на сессии горсовета.
Уместно здесь сказать о большой пользе совместной работы газеты и властей, в том числе сегодняшней "Вперед" и администрации города. Надо находить точки соприкосновения и идти рядом к цели. А цель одна – благо людей. Авторитет, популярность газеты – в ее демократичности. Если она представляет свои страницы для умного разговора различным политическим партиям, то способствует консолидации общества.
Газета еще более возвысится, если ее поддерживает администрация. Печать большая сила, если умело ею пользоваться.
Короче говоря, к началу 60-х годов в редакции "Зари" сложился дружный, творческий коллектив, способный делать интересную боевую газету.
Но вот грянул шестьдесят второй год – эпоха хрущевских реформ.. Старшее поколение помнит, когда в краях и областях создавались совнархозы, партийные органы делились по производственному признаку – обкомы сельский и промышленный. Подверглись реорганизации городские и районные газеты. Были ликвидированы Тисульская, Тяжинская и Чебулинская газеты. Вместо них учреждалась межрайонная в Мариинске под новым названием "Вперед".
Мы в редакции знали о грядущих переменах, которые ничего хорошего не сулили: многим предстояло потерять любимое дело. В такой обстановке ни о каком творчестве не могло быть и речи. Работа была парализована. К тому же в это время в редакции отсутствовал редактор. Иван Николаевич находился в санатории, место заместителя было вакантным. По журналистской иерархии, я оказался старшим - с правом подписи газеты в "свет".
Не могу не рассказать о последнем дне "Зари". 24 мая поступил звонок из сектора печати обкома:
-Двадцать шестым числом выпустить последний номер газеты, дать на первой полосе извещение о прекращении издания.
Немного активных творческих штыков оказалось под моим началом – два корректора, бухгалтер и техничка. Но выпускать надо. Собрал все материалы, что были в папках отделов, остальное место заполнил перепечатками. Все!!!
Но оказалось не все. Наутро, часов в десять, звонок. Зав. отделом пропаганды горкома начальственным тоном:
-Ну-ка, зайди ко мне.
Я еще подумал: что ты рыкаешь? – тоже сидишь на чемодане. - Но пошел.
В его кабинете находились два инструктора, молодые ребята, которых я хорошо знал, и как-то загадочно улыбались. Голос зава, как выстрел:
-Ты почему материшься в газете?
Я опешил:
-Не понимаю.
-На, читай.
На четвертой странице в заметке "Гондурас порвал дипотношения с Кубой" говорилось о резком антикубинском выступлении президента Гондураса Карлоса Хулио Аросемена. Слово Хулио было подчеркнуто красным карандашом. Первый раз прочитал, вроде, все нормально. Но когда по буквам… "л" и "и" поменялись местами. Получилось неблагозвучное слово. Зло взяло: какой президент, будь он неладен. А тут меня озарило и я пошел в атаку на зава.:
-Ты суть заметки усвоил? Он же порвал дипломатические отношения с Кубой. Он, видите ли, узрел там нарушение прав человека. И где? на острове свободы, на Кубе! И кто он по-твоему? Махровый империалист.
-Правильно, Иван, надо было еще хлеще, - в один голос поддержали инструктора.
Завотделом сбавил тон и, как подобает идеологу, сделал резюме, подвел черту:
- С хаматической оценкой этого президента я согласен. Однако непечатное слово в газете присутствует, а это противоречит правилам этики советской печати. И если заинтересуется милиция, то тебе светит пятнадцать суток.
Но никто не посмел вступиться за Аросемена – там была большая политика.
Так закончился мой последний, непохожий ни на какой другой, день в газете "Заря".
В конце июня появилось новое руководство – редактор Г.М. Шинкаренко, зам. В.Д. Чворо. Складывалась другая атмосфера, другие порядки. Из старого состава остались двое – Герасимов и я.
Иван КОНДЮКОВ
Былое
Где бы ты и сколько времени ни был в отлучке, по каким бы городам и весям не носила тебя судьба, возвращаясь к отчему порогу, ты не сможешь сдержать учащенного биения сердца, а, прикоснувшись к земле своей, почувствуешь прилив бодрости и сил, позыв на новое подвижничество для обновления лика ее. Из того же колодца с "живой водой" черпали для себя силы твои деды и прадеды.
Неприметная тропинка вела по притаежному лесу, чувствовалась близость реки. И вот, даже как-то неожиданно, из-за густых зарослей черемухи и тальника блеснуло зеркало реки Антибес. Со щемящим чувством тоски и непоправимой утраты, остановился на берегу некогда большого омута, где много лет тому назад стояла Николаенковская мельница.
Ярко вспомнился далекий 1954-й год. Мы, ученики Койдулинской семилетней школы, Саша Рудзес, Саша Лосев и я, Иван Кондюков, часто собирались у дома Саши Рудзеса в селе Подъельники, и на велосипедах по гати приезжали на эту мельницу. Издалека был слышен шум падающей в омут воды. А у мельницы, в ожидании очереди на помол, всегда находились толпы мужиков из окрестных сел. Вся прилегающая к мельнице территория была заставлена подводами с зерном. По два-три дня жили здесь мужики, а, переработав зерно на муку, и расплатившись с мельником, разъезжались по домам.
А мы, пацаны, купались, загорали, ловили крупную плотву, приличных окуней и подъязков. Здесь было настоящее рыбацкое эльдорадо. А сколько легенд и "правдивых" рассказов гуляло среди местных мужиков о пудовых щуках и русалках, водящихся в мельничном омуте. Как-то мы попытались измерить глубину этого омута: связали вместе пару вожжей, но дна так и не достали. Только позже узнали, что глубина в этом месте составляет 16 метров.
Где же вы теперь, друзья детства? Сашу Рудзеса со старшим братом привезла в далекую Сибирь мать. Привезла туда, где отбывал срок наказания по пресловутой драконовской 58-й статье их отец – дивизионный комиссар латышских стрелков. И только в 90-х годах из публикации в газете "Кузбасс" прочел список реабилитированных, где значилась и фамилия отца Саши.
…И вот, вновь передо мной бывший некогда грозный омут и плёс, заросший тальником и камышом. А ведь по реке Антибес стояло не менее 15-ти мельниц.
По воспоминаниям Петра Михеевича Мыльникова, жителя села Комиссаровка, в их деревне было образовано два колхоза. Крестьяне трудились от зари до зари, в ожидании светлого будущего. Казалось, что каждый прожитый трудовой день приближал их к заветной цели. Но в 1950-м году оба комиссаровских колхоза объединили с тремя колхозами села Комышенки. Вот тут и началась "веселая" жизнь. Огромная территория стала неуправляемой. Работать начинали в 10 утра, а заканчивали еще засветло. Вскоре колхоз начал разваливаться. Создали отделение совхоза, которое стало кочевать, то в составе совхоза "Антибесский", то "Авангарда". А сейчас там нет ни отделения, ни самого села. Остались мелкие фермерские хозяйства. А в те времена в верховьях Антибеса стояли по две мельницы в Симбирке и Камышенке, по одной – в Летяжке, Майском и Комиссаровке.
Своими воспоминаниями о мельницах поделился и старожил села Подъельники Василий Николаевич Цымбалов. До войны Василий Николаевич трудился в колхозе "Путь МОПРа" трактористом. Водил по колхозным полям допотопные "Фордзон", "Универсал" и "НАТИ". В 40-м году был призван в ряды Красной Армии. Служил на Дальнем Востоке. В 1943-м году пулеметчик Цымбалов дрался с врагом под Орлом, а войну закончил в Берлине.
Наша, Николаенковская мельница, - говорит Василий Николаевич, - работала хорошо. Следили за ней: лишнюю воду регулярно спускали по водостокам, дорогу, что вела к мельнице, всем миром гатили. По течению реки, ниже Николаенковской мельницы, в районе поселка Овчинно-шу
