Александр ЗАЙЦЕВ
Отчество
…Тогда, в пятидесятых, собрал нас – токарей, монтеров, литейщиков – редактор городской "Зари" Иван Николаевич Васильев, чтобы выпускать, как во всеуслышание заявлял, самую лучшую газету в области. Потешаясь, сам над собой, рассказывал как он, крестьянский парень Ванька Васильев – сапоги гармошкой и кепка восьмиклинка – брал интервью у самого академика Бардина.
В приемной главного инженера Кузнецкого комбината толпились центральные и зарубежные корреспонденты: ждали выпуска новой плавки. Иван Павлович вышел улыбающийся, радостный. Его обступили стеной. А Бардин вдруг громко: "Кто тут из "Большевистской стали"? И протягивает ему, обалдевшему от страха зеленому юнцу, два листка текста: "Вот вам ответы для интервью…".
Иван Васильевич любил свой старый маленький город и приучил к этому нас молодых начинающих. Учил называть людей по имени-отчеству, а не "по-аглицки", - с одной буковкой перед фамилией, как повелось вдруг в то время во всех газетах.
В те времена ходил к нам частенько в "Зарю" и Федя Лапкин, молодой горный техник, связавшийся вдруг с враждовавшими мальчишескими ватагами Рабочей и Старокирпичной улиц. Удивительное дело, ему удалось установить мир между вечными этими "монтекки" и "капулетти".
Купил он пацанов легендой о том, что где-то за Дальней Пристанью или у Соколиного гнезда на Арчекасе колчаковский офицер закопал клад. Были и свидетельства: путаный рассказ денщика погибшего белогвардейца и затертая карта с непонятными крестами и кружочками.
Объединенная "армия" искала сокровище несколько лет. Нашли череп бизона, кусок бивня мамонта, два десятка стреляных гильз в одной из пещер Арчекаса, где проходил в 1918 году Мариинский фронт и место расстрела красных мадьяр. Но не распалась "армия". Она уже понимала, что как раз это и есть настоящие клады.
Так в маленькой комнатке Дома пионеров начался городской музей, начались "хождения по мукам" Федора Степановича Лапкина по поводу увековечения памяти всех славных Мариинских имен и дел.
И старый, по оконные подушки вросший в землю, городок оказался с добрым и звучным российским отчеством.
Яков Мефодьевич Кузнецов, главный редактор отдела Западно-Сибирского книжного издательства, привез Лапкину, то есть музею, в дар книгу 19 века "Вестник Мариинского уезда". Так вот, в ней написано, что город отправлял в ту пору отменные по качеству пшеницу и рожь в Иркутск, Забайкалье, на Амур, во Владивосток, Харбин, в некоторые европейские страны. Опубликована, например, статья о хороших перспективах торговли овсом с Лондоном. Сообщается, что в "Колокольчике" /хозяин, открывая магазин, звонил в колокол/ имеются в продаже запчасти для сельхозмашин, лучшие заграничные и российские ткани, разная морская рыба и анчоусы, португальские и колониальные вина.
Федор Степанович воевал на Второй Пристани с руководством совхоза за место для памятника красным мадьярам. И скромный обелиск со звездой все-таки встал в центре пригородной деревни. Или работники коммунального хозяйства срезали над входом старинного здания городской бани кованый столетний козырек – в металлолом. Лапкин организовал патруль, не дает, а городские власти чуть ли не за грудки его: кто ты тут такой, чтобы распоряжаться?
А ведь и действительно, кто он такой? Всего-навсего инженер по технике безопасности нефтеперекачивающей станции. Музейное дело его, так сказать, хобби, вроде собирания значков или спичечных этикеток. Так, впрочем, рассуждают не только в коммунальной службе, забывая, что лицо города, помимо градоначальников, определяют и его граждане, каковым в полной мере и в лучшем виде является Лапкин.
Есть музей в маленьком городе. И еще 60 памятников истории и культуры: дома, деревянная резьба, затейливая вязь карнизов железных крыш, каменное кресло на Рабочей улице, вытесанное строителями Транссибирской магистрали в 1906 году. Это ли не достойные штрихи в облике города, остающегося благодаря им самим собой, со своим неповторимым именем и отчеством.
Мы заранее назначили встречу в музее. Теперь это большой двухэтажный дом со сказочным кружевом деревянной резьбы от фундамента до конька.
Директор музея Виктор Петрович Бондаренко попросил надеть специальные /как в Эрмитаже/ тапочки.
Это настоящий музей! Бывали мы давным-давно в тесной каморке Дома пионеров, куда притащил Лапкин бизоньи кости. Потом в двух просторных комнатах еще одного музея, где под потолком застыл в полете изумрудно-голубой зимородок – символ удачи. Но те все-таки были самодеятельные, любительские. А этот… Девять залов, и каждый со своей идеей и тематикой. Великолепно оформленные витрины и стенды.
-Это делал Андрей Петрович Бобошко, инженер по эстетике спирткомбината, показывает Бондаренко. – А эти оформляли художники Юрий Михайлович Михайлов, Юрий Тимофеевич Кудряшов, Михаил Лаврентьевич Долматов. Бобошко, помнится, неоднократно приглашали на Запсиб, в большие миллионные города. Но опытнейший мастер-оформитель, понимающий, что те новые крупные масштабы и по душе и по плечу, предпочтение после долгих раздумий все-таки отдавал своему маленькому старому городу.
И просто удивляешься и разводишь руками при виде творчества его сподвижников. В деревянной ли резьбе, в берестяном ли плетении, в экспозициях ли доисторического периода и космической эры – всюду уверенная, глубокомысленная рука мастера. Как много умеют и как любят свое дело и город, в котором живут молодые художники! Динозавры, к примеру, имеются в каждом музее. Но здесь они какие-то свежезеленые и совсем нестрашные, будто только что пригнали их, как коров, с богатых заливных лугов Кии. Видно, мастер творил эти чучела с веселой, озорной улыбкой.
Вздрагиваешь от неожиданности перед большой панорамой старого Мариинска: просторная, полупустая соборная площадь и посреди нее, на переднем плане, широким задом к зрителю, городовой с нагайкой в руке.
В простенке висит картина. Неброский сибирский пейзаж, но кисть уверенная,… мастерство высочайшее. Это Григорий Гуркин, ученик Шишкина. 1905 год. Нашел картину в… углярке учитель рисования Петр Игнатьевич Цаплин. Всевозможных находок и подарков тут множество. Граммофон, вычурная кованая щеколда от ворот, жестяная эмблема Томского губернского домового товарищества, медные, серебряные, бумажные деньги трех веков.
А вот и космический корабль в черно-синей бездне космоса. И тут же подлинные шинель и китель земляка – Алексея Архиповича Леонова, тубы с питанием космонавтов, памятные знаки и медали, подаренные космонавтами музею.
Зал – Мариинскому фронту. Зал – предвоенным пятилеткам. Зал – Великой Отечественной войне. Зал – сегодняшнему и завтрашнему дню города.
Нельзя без волнения читать письмо-завещание председателя Мариинского Совдепа В.А.Черных сыну, написанное в тюрьме перед расстрелом.
А вот портрет Анны Кондратьевны Юткиной, в тяжелом 1943 году установившей мировой рекорд сбора картофеля и отправившейся после этого на фронт с эшелоном сибирских гостинцев для солдат.
Вот рассказ о Петре Филипповиче Торгунакове. Переправившись через Одер и обеспечивая переправу нашим частям, он уничтожил из пулемета около 200 фашистов, за что удостоен звания Героя Советского Союза.
На самом видном месте – скрижали вечной памяти – около шести тысяч отлитых в серебристом металле имен Мариинцев, погибших в боях за Родину.
В музее много портретов жителей города, славных достойными делами, людей, широко известных за пределами Мариинска и почитаемых только здесь. Книги географа и краеведа Г.Н.Патанина, народника-бытописателя Мартайги Н.И.Наумова, литератора-натуралиста И.В. Зыкова, нашего современника, родившегося в Мариинске, В.А. Чивилихина.
С Владимиром Алексеевичем и его женой Еленой Владимировной директор музея Бондаренко встречался в Москве. Писатель дарил свои новые книги музею. Теперь они вместе с многочисленными вещами и обстановкой дома Чивилихина переданы в созданный его Дом-музей на улице его имени. Когда, обставляя музей-квартиру, Бондаренко и Лапкин обратились к горожанам с просьбой помочь им воссоздать быт 30-х годов, советчиков и безвозмездных дарителей оказалось множество.
Мы с удовольствием открываем книги Чивилихина. На первом листе – его открытое, доброе лицо, его всевидящий, немного усталый взгляд. Как много сказал он в самой главной своей книге-раздумье "Память"! О русской истории, о национальной гордости, которой нам так подчас не хватает. О памяти, не позволяющей быть иванами, не помнящими родства. "Память, - пишет он, - это ничем не заменимый хлеб насущный, сегодняшний, без которого дети вырастут слабыми незнайками, неспособные достойно встретить будущее".
Мы, старые друзья-Мариинцы, съезжаемся, время от времени в родном городе. И идем в музей, что стоит теперь на самом высоком месте, над светлой Кией и зелеными зарослями тальника. Наверное, не только за тем идем, чтобы вспомнить молодость. Видимо, кроется тут какая-то неведомая сила обновления, существует микроклимат, помогающий даже нам, далеко не детям, всякий раз после этого "достойно встречать будущее…".
Николай КУЗНЕЦОВ
Хранители памяти
Дом на одной из окраинных улиц Мариинска почти не отличается от соседних. Местная архитектура довольно своеобразна своими давними и, кажется, прочными традициями украшательства жилья в разумных пределах. Что ни дом — то с «кандибобером»: иной хозяин ворота изукрасил петухами, иной необыкновенного изящества наличники пристроил. Что отрадно — позабытое было мастерство постройки единственного в своем роде дома, подзатухшее к концу советских времен, вновь набирает силу.
Можно сказать, что на фоне современных затейливых деревянных или кирпичных хором домик этот выглядит даже простецки. Есть тому и причина. Здесь никто не живет постоянно. А стены хранят память о человеке, родившемся здесь семьдесят с лишним лет назад. Жители города решили увековечить домом-музеем память своего земляка-писателя Владимира Чивилихина и преуспели в том.
Вместе со смотрителем музея Любовью Мещеряковой обходим мемориал, где сохранилось многое из уже забытого быта простой семьи. Владимир был седьмым ребенком, и сейчас трудно себе представить, как семья располагалась в единственной комнатенке площадью менее общежитской. Но ведь жили. И люди вырастали в таких семьях, которыми вся страна гордится.
Из посетителей больше всего детворы. Москвичи стали наезжать реже, иностранцы — чаще. Вдова писателя Елена Владимировна как будто прописалась в штатах музея — держит постоянную связь с городом, заботится всеми методами и способами о расширении экспозиции, наезжает сама, как правило, привозя раритеты. Рядом на стендах первые книжки Чивилихина и только что переизданная на вполне современном полиграфическом уровне в Москве знаменитая «Память». Письма, документы и фотографии от друзей и многочисленных поклонников творчества писателя. Письмо из Института астрономии РАН, содержащее официальное свидетельство о присвоении имени Чивилихина малой планете.
У Мариинцев к Владимиру отношение особое. Близка и понятна его идея о сохранении кедрового наследия в Сибири. С удовольствием читаются эссе и рассказы, статьи и письма. В книге «Память» Чивилихин первым так глубоко и основательно попытался вскрыть малоизученные пласты истории: и страны, и наших слабозаметных на картах небольших городов. И людей, которых время безжалостно выталкивало из общественной памяти. Автор этих строк после выхода первой книги «Памяти» имел с Чивилихиным встречу ради написания короткого интервью. И вот что запомнилось:
«Память» в те времена критики били справа, слева, сверху и снизу. Обвиняли писателя в историческом дилетантизме. И ом сказал: «Не собирался я писать историческое исследование, Хотелось единственного — поднять проблему связи времен, которая объективно существует между всеми поколениями живших у нас людей. Эта связь и сложна, и остро необходима моим современникам. Пусть наши Иваны помнят свое родство — и на том спасибо».
Кажется совсем неслучайным непреходящий интерес преподавателей Мариинских школ и детей, занимающихся историей своей Родины. Наверное, все дело в методологии исследований писателя Чивилихина. Он по существу первым в стране ушел от шаблонов оценки важнейших исторических событий. Теперь у него немалое количество последователей, преподносящих читателям все новые и новые исторические сюрпризы. Но они — вторые.
Мещерякова прикрывает дощатую дверь домика, и остро возникает сожаление обо всем незамеченном, неувиденном, неуслышанном... Впрочем, его «Память» уже прочно переплелась с памятью земляков, и этого вполне достаточно для оптимизма.
Валентина КЛЯГИНА
Очарованный странник
Странники Странные люди издавна водились на Руси. Из города в город, из деревни в деревню, от монастыря к монастырю. От попутчика до попутчика. Долго брел человек. Думал – размышлял. В размышлениях, в испытаниях пути мудрее становился. Порой сам ответы находил на вопросы и сомнения, которые погнали его в путь. И сейчас ходят люди по родной земле. Может быть, чувствуя внутреннюю необходимость пути. И затем потребность поведать о том, что узнали. Бывают среди них такие, поговоришь с которыми, а затем досадуешь, узнав, сколько неточностей, ошибок нагородят, описывая что-либо /все равно что: рельеф ли местности, ход сражения или историю архитектурного памятника/. И вроде не самое важное в простом разговоре – точность научного факта, а без этой точности и мастерство рассказчика, и само слово тускнеет. Так вот, человек, о котором хочется рассказать, знает то, о чем говорит, отлично. Имеется в виду не только знание природы, истории края, хотя об этом особенно любит говорить. А знание и понимание самого духа времени и отсюда – души человеческой.
Помню, еще в Свердловске услышала о нем впервые.
-Вы в Мариинск собираетесь? Обязательно познакомьтесь с Лапкиным. Это такой человек…
-Какой?
-А вот познакомьтесь…
В Мариинске нас первым делом спрашивали:
-Федора Степановича знаете? Лапкина? Еще не знаете. Как же это?
-Об этом? Об этом вы лучше с Лапкиным поговорите, объяснит…
-История края занимает? Идите в музей, ищите Лапкина… Да он сам вас найдет, он молодых любит.
-Что? Да никакой он не краевед, а просто так…
-Кто с начальством не в ладах бывает? Лапкин, конечно… Странный человек.
Все это здорово заинтересовало, захотелось узнать человека, о котором так по-разному отзываются. Как бы с ним встретиться? Встреча, как это частенько бывает, получилась случайной. На обратном пути из одной деревни подбирает нас попутка. Разговорились с пассажирами, оказалось, местные. Тогда сразу вопрос: не знаете ли Федора Степановича Лапкина, и где его искать. С переднего сиденья повернулся мужчина:
- Чего искать-то? Лапкин – вот он я…
И рассмеялся негромко. Так завязалось наше знакомство. Потом мы встречались с Федором Степановичем. Побывали в краеведческом музее /за создание которого он в былое время боролся, оформлял витрины, добывал экспонаты, да и теперь собирает все, даже мало-мальски ценное с исторической точки зрения под крышей музея/, услышали рассказ, как укреплялись люди на сибирской земле, переселялись, пахали. Как по проходившему через Мариинск Московско-Сибирскому тракту брели по этапу ссыльные, проезжали декабристы. До сих пор обозначены бывшие верстовые столбы, у которых сердобольные люди оставляли этапникам провиант.
Как истинный краевед, для которого важно, чтобы ни один он знал о чем-то, Федор Степанович показал нам место расположения одного из бывших лагерей Сиблага и подземную тюрьму. Смотрели в темень обвалившихся коридоров, подземных переходов, предполагали примерный план лагеря, натыкались на куски колючей проволоки. И еще несколько было у нас встреч.
Почему он продолжал общаться с нами? Может, почувствовал действительный интерес к истории Мариинска, Сибири вообще. К тому же ему нравится молодежь. Особенно такая дотошная, что хочет во всем докопаться до начала, умеющая спрашивать и слушать.
На самом деле особого умения слушать Федора Степановича, по-моему, не нужно. Он как рассказчик настолько располагает к себе, притягивает внимание, словно настраивает слушателя на определенную свою волну, что выходить из-под его обаяния просто не хочется. И внимать его повествованию не менее притягательно, чем читать хорошую книгу.
Вот приходит Федор Степанович, здоровается, пройдется насчет погоды, справится о новостях, о заботах… Облюбует кресло, отложит в сторону неизменный портфель и шляпу… Начинает рассказывать…
-Так вот, помните, мы говорили…- скажу о русских – самая интернациональная нация, быстро сживается со всеми. Русский горд, что он русский, а назови китайца китайцем, он обидится. К русскому человеку и русскому краю как равнодушным остаться, как ими не очароваться? Вот и краеведение у меня – для души.
А работаю инженером на нефтеперекачивающей станции. Качаем помаленьку нефть сибирскую… На работе? Конечно, бывает, иногда и на высоких нотах говоришь, а с природой, с историей говорить спокойно, ровно надо, а то не поймет. Хозяйство у меня большое: собака да кошка, а птицы – воробьи. От коровы бы не отказался, да с угодьями неустроенность, дадут за 30 километров, а ведь еще работа…
…Решил я учителем стать, хотя по профессии электромеханик, горный техникум закончил заочно. Вел в ремесленном училище физику, черчение, математику. Надоело. Уехал из Алтайского края, а вернулся сюда, на родину – учебный год уже начался. Пошел в школу на лесозавод, сейчас там школа №7. Это было в 1958 году, еще автобусы по городу только-только начинали ходить, краеведческая работа также только начиналась. А я по натуре охотник и рыболов, это в генах сидит. Директор школы говорит как-то: "Ты мимо Дома пионеров пойдешь, там сегодня руководителей по туризму собирают, загляни". Послушал, чему их там учат, смотрю, я вроде это все знаю, ну в разговоре поучаствовал. Ушел. Потом присылает за мной директор Дома пионеров: "Берись туристический кружок вести". Да нет, говорю, я же в школе, - "75 рублей платить буду". – Нет… Да друг один был, все же сосватал. Тогда я и фотографией занялся, но сейчас аппарат беру от случая к случаю. Ну вот, понравилось мне с ребятами. Поехали на Всекузбасский слет туристов. Говорят, палаток нет, - так зачем они, шалаш надо уметь ставить… - Да ведь промокнут все…
Заразился я страстью к краеведению. И кто за язык тянет. Прихожу к заврайоно: давайте, соединим городской слет краеведов с районным. Он морг-морг на меня глазами сначала.. . Слет провели. Уходит директор Дома пионеров. В районо говорят: иди на это место. Проработал 15 лет. Потом пошел нефть качать и вот уже как лет шестнадцать. Работа хлопотная, ответственно, конечно, - энергия. В пять утра на автобус и… Да еще в обществе охотников состою. От ребятишек не отвык, веду юношескую секцию.
…Что это у вас? Фотографии смотрите? Ну-ка… Увлекается человек. Молодец – ищет. Что это, будто гнездо сорочье… Нет, для сороки низковато… А, это? Как вы думаете, вода здесь стоит или движется? Озеро это или река? Осока? Она и на реке бывает. Разгадайте-ка…
Но что фотография? Не мертвую природу люблю, а живность. До нее мне охота необыкновенная. Поведал мне один пчеловод. Поехал в лес, на поляне остановился, включил приемник в машине. Выскочил заяц, присядет, травку позубрит, встанет пенечком. И услышал музыку. Застыл. Включит тогда пчеловод погромче… Косой опять слушает. Вот ведь зверье, какое музыкальное.
…Вы газеты читаете? О мафии в стране. Страшно читать, это надо называть не временем застоя, а временем застолья. Теперь взялись за руководителей. О руководителях у людей спрашивать надо.
…Тридцать седьмой год я плохо помню. В учебнике был портрет Блюхера, его репрессировали, и ученики зачеркивали картинку. На тетрадях был рисунок: князь Игорь прощается с конем, а с боку можно было углядеть "долой ВКП/б/". Нагнеталась обстановка: кругом враги. Был лозунг: кто больше выловит врагов? Жил здесь политэмигрант Баухник Иоган Иозефович, все его Иваном Иосифовичем звали. Работал в Ленинграде на "Электросиле". Началась война, ему приписали антисоветскую агитацию, сослали в Мариинские лагеря. "Агитация" его такая была: выступил на собрании, сказал, что если получена предприятием премия, зачем ее одному кому-то давать, не лучше ли построить общежитие на эти средства. Просидел десять лет в Орлово-Розово. Освободился в 1951 году, стал оформителем в пожарке, рисовал плакаты по технике безопасности. Вообще мастер был на все руки: и резал, и фотографировал, и чучела набивал – за что не возьмется, все сделает. Так он, иностранец, лучше нас в нашей политике тех времен разбирался. Сейчас читаем материалы, действительно так и было, как он объяснял. Эрудированный был очень, на все темы мог поговорить, а был он потомок американского индейца.
А у меня предки из России. Дед пришел в Сибирь в кандалах, он из крестьян был, так подожгли они помещичью усадьбу. Другие родичи – переселенцы. На Второй Пристани есть где-то пашня Лапкиных, ну это века с девятнадцатого. Мать рассказывала, что дед, отец ее, что сосланный был, умел кандалы снимать только ему известным способом. Отец был бондарь, плотник – нужда заставляла, а мать крестьянка.
… Знаете, у нас ведь находят следы стоянок древнего человека. В Медвежьей курье при раскопках обнаружили примитивную плавильную печь. Племя, очевидно, изготовляло из железистого песчаника /об этом, найденные обгорелые камни говорят/ с помощью этой печи ножи, крючки… Я по грибы, бывает, хожу на это место. И размышляю, пытаюсь представить: мыс, обрыв, лог образуют треугольное пространство. Здесь, наверное, и была стоянка. Тем более что недалеко видны ров и остатки оборонительного вала. Вот я и странствую, ищу: это людская любознательность говорит во мне.
Краеведом не каждого можно назвать. Кто-то пройдет мимо обгорелых камней. А я покопаюсь. Заметил в слое обрыва прослойку темную, думаю, уголь древесный. А оказалось – костровище стоянки. Это на Арчекасе. Как Арчекас расшифровывается, слыхали? "Ак-чек-кас" – выплавка металла на Белом камне. Или вот название Кобедат означает "вопль на кладбище". Это, конечно, примерно, с восточного языка. Может, и не так объясняется, но для начала пусть и это будет. Потом больше узнаем.
…Из книг? Фантастику я не люблю: напридумывают чего и не бывало, а вот исторические книги читаю, это попытки исследования. Авторов, бывает, забуду, это беда возраста. Я ведь с двадцать восьмого года. Интересуюсь топонимикой, хочу понять, разгадать смысл названий. Нет, рыбак я не очень усердный, усидчивости нет. Охотиться ради добычи – этого тоже нет. Охотник я, можно сказать, бродячий. За прошлую осень себестоимость килограмма дичи у меня составила больше сотни рублей, а и взял-то я всего зайчишку... Рыбаки да охотники – вечные лохмотники. Для меня прелесть охоты – оторваться от быта, уйти туда, где трудно, встать рано, проверить, на что способен, когда застрянешь в болоте. Одному хорошо странствовать – никто не мешает думать, но для страховки лучше вдвоем ходить.
Надо уметь смотреть. Весной придешь в лес. Стайка птиц прилетела личинок-бабочек поклевать. Заметьте, одна птичка листок поклюет, другая уже к нему не подлетает… Но больше всего меня занимает вот что: на новое место набредешь, думаешь, а что же здесь было раньше, какие жили люди, как? Остановиться не можешь: ходишь да разглядываешь. Не все, конечно, понимают такое. Странный какой-то, говорят, человек…
Наталья ЛЕБЕДИНСКАЯ
Данила – мастер
Именно здесь, в селе Вторая Пристань, куда перебрался из города с семьей профессиональный музыкант с высшим образованием и рыболов-любитель Владимир Данилов, и пришла к нему настоящая любовь к бересте. Хотя встретился он с ней впервые лет 10 тому назад. С тех пор музыка, рыбалка и береста постепенно заполнили его душу, слились в единую гармонию. Музыка – как поэзия, рыбалка – как символ, береста – как законченный художественный образ. Это основные составляющие его внутренней сути. Без музыки себя не мыслит: "Пока есть силы и здоровье, не оставлю ее". Любит Чайковского и Рахманинова: " Музыка у них живая, очеловеченная. Ее слушать надо, потому что все в ней – от природы."
РЫБАЛКА для него – это не столько довесок, сколько постижение философии жизни. Ему очень нравится провожать солнце на закате и встречать на восходе, в это время лес, река, даже воздух преображаются: " Это нужно увидеть, понюхать, ощутить. В такие минуты я чувствую единение с природой. Даже думаю иногда: "Зачем я живу в цивилизации?! Ушел бы в горы куда-нибудь и жил".
А еще он любит копаться в огороде. Как малый ребенок радуется всходам. Друзья давно перестали удивляться большому урожаю огурцов, перца и помидоров на его грядках, знают: вымолено у земли любовью к ней.
И ВОТ еще одна любовь – береста.
- Прежде всего, это работа исследовательская, познавательная, - размышляет, разглаживая нежно-желтую кору, Владимир Петрович.- Я пересмотрел массу литературы, только тогда сел за бересту. Хотелось самому убедиться, на сколько отличаются на ней узоры 12-х - 13-х веков от современных.
Древнерусская вязь и полифония рисунков пленили его воображение, а сохранившаяся со школы любовь к истории сделала реальной давнюю мечту обратиться к близкой ему теме Куликовской битвы. На фрагментах трех больших туесов с исторической последовательностью вытеснены сокол, сопровождающий русское войско, фигуры могучих древнерусских и татарских воинов, застывших в смертельной схватке, плачущих женщин и понурых мастеровых, взятых во вражеский полон… Триптих этот родился только в прошлом году, удивляя своим подходом к задуманному. А до этого, вырезая и раскрашивая туеса, мастер использовал картины русского быта со скоморохами.
- Не знаю, может, зря мы так делаем, что вырезаем, - пытается разобраться в себе и своих мастерах-товарищах В. Данилов.- Береста сама по себе очень красива. Не раз замечал: режешь-режешь кору, колдуешь над ней с ножичками, чеканами – вещь получается чистая, аккуратная, красивая. Тут же сделал простой туес, а он тебе почему-то больше нравится: и свет от него другой исходит, и тепло. Текстура у этого материала такая, что можно, ничего не меняя в ней, делать прекрасные вещи.
У КАЖДОГО мастера свои секреты, свои открытия. У Данилова, которого за золотые руки друзья-товарищи окрестили Данилой-мастером, они тоже есть. В прошлом году, к примеру, он открыл для себя "мраморную" березу. Как обычную березу сделать мраморной? Для этого березовую чурку нужно оставить в сырости месяца на два. Грибок заражает древесину, от чего кора совсем не портится, но текстура ее меняется. Колешь ее, сушишь, потом и вытачиваешь. И диву даешься, сколько красок в ее переливах: и черные, и красные, и зеленоватые, и коричневые оттенки… Душа не нарадуется.
Замыслы рождаются тоже от бересты, она сама подсказывает, что из нее можно сделать. Если кора пористая, этот лист надо оставить для росписи, иначе в местах пор он будет ломаться. Для резьбы подходит очень гибкая, эластичная береста, а грубая и пересохшая уже не годится.
Береста для Владимира равносильна болезни: она все время в его подсознании. Учит детей музыке – в воображении сплетается мотив рисунка, рыбачит на берегу озера – радость от увиденного восхода солнца переходит в творческое вдохновение, хочется скорее взяться за бересту.
- Но от нее очень устаешь, это не ахти какое удовольствие, - спускает меня с небес на землю Данила-мастер. - Вот руки, смотри, какие мозоли на пальцах, лопаются уже от работы с шилом, острым ножичком, различными чеканами. Береста не шелк, она усилий немалых требует.
Взял себе Данила за правило: каждый день что – нибудь сделать, хоть деталь. Время появляется – идет в свою мастерскую. Даже когда не хочется. Даже когда ночь за полночь. Это уже характер: коли, взялся, доведи хотя бы до среднего уровня. Ну, а уж если что получается особенно удачно, нет сил оторваться от работы, порой дня не хватает. Тут еще один " минус " срабатывает: страдает семья, сутками не видя отца, который уходит из дома в 5 утра, а приходит, когда все спят.
Но именно семья служит ему надежной опорой, понимает, поддерживает, знает, чем дышит каждая его клеточка.
Работы Данилова побывали на многих областных выставках, и в Красноярске, и в Екатеринбурге, и в Великом Новгороде… По отзывам знатоков туеса Владимира Петровича отличает природная простота и нежность. В каждом из них - солнечная энергетика мастера.
Елена ПЬЯНКИНА
Педагог, организатор, краевед
Елену Ивановну Власову, жительницу села Малопесчанка, знают не только в районе, но и в городе. Она была одним из редакторов-составителей 6-го тома «Всекузбасской книги Памяти» по г. Мариинску и Мариинскому району, который вышел в свет в 2000 г.; исследования, связанные с «книгой памяти», послужили толчком для поездок сельских и городских школьников по местам сражений и гибели наших земляков; учащиеся гимназии №2, пишущие рефераты под руководством Елены Ивановны, занимают призовые места на областных краеведческих конференциях; одна из последних ее работ – экспозиция «Народное образование в г. Мариинске и Мариинском районе. Дореволюционный период». Учитывая ее заслуги в сфере образования и краеведения, в этом году постановлением Мариинского районного Совета народных депутатов Елене Ивановне Власовой, присвоено звание «Почетный гражданин Мариинского района».
С чего все начиналось
Весна 1970 года. По всей стране идет подготовка к празднованию 25-летия Победы над Германией. Готовятся к этому событию и в малопесчанской средней школе. Учащиеся вместе с учителем истории Галиной Алексеевной Трошиной и преподавателем русского языка и литературы Еленой Ивановной Власовой собирают сведения о погибших малопесчанцах, разговаривают с фронтовиками-ветеранами, которых в то время в селе проживало около 100 человек, работают с архивными документами в военкомате. К 9 мая для экспозиции собранного материала были освобождены три кабинета, в них разместили экспонаты по истории Великой отечественной войны, а также документы и воспоминания о погибших и живых фронтовиках – селянах. Тогда Елена Ивановна и не предполагала, что интерес к краеведению у нее останется на всю жизнь….
Селянка по призванию
Родилась Елена Ивановна в Ленинграде, но жить там довелось недолго. Из ленинградского детства она помнит лишь прогулки по скверу с няней и узкую маленькую комнатку, где кроме кровати и стола не было больше ничего.
В 1939 году с переводом отца-журналиста на работу в столицу, семья Власовых переезжает в Москву. Летом 1941 в керосиновой лавке Лену застала первая бомбежка. До сих пор перед глазами картина, как мама, выбежавшая из дома, схватила ее в охапку и побежала в метро – бомбежку пережидали на рельсах. В августе 1941-го Лена с мамой были эвакуированы в село Талица Вологодской области к двум бабушкам и двум дедушкам. Папа - Иван Иванович Власов, кадровый офицер, в то время был уже на передовой.
Талицу Елена Ивановна и считает своей родиной. Там прошли ее самые яркие, самые счастливые годы детства. Деревня тогда насчитывала более 100 дворов и славилась тем, что практически все ее жители носили фамилию Власовы. «На уроках учительница никогда не называла нас по фамилиям, - вспоминает Елена Ивановна, - а говорила Александр I, Александр II, Николай II и т.п. И все знали, о ком идет речь».
В Талице Елена закончила 3 класса начальной школы, а в 1944 г. с мамой вновь вернулась в Москву. Окончив в столице среднюю школу с золотой медалью, Елена Ивановна поступила в МГУ на филологический факультет. Пять лет пролетели быстро. По распределению ее направили работать в Казахстан. Там она встретила своего будущего мужа, тоже педагога по образованию, – Бориса Михайловича Бахтигреева. Не прошло и двух лет, как Елена Ивановна срочно возвращается в Москву – тяжело заболел отец. В Москве год работала в МГУ на кафедре русского языка для иностранцев. Потом начались различные житейские проблемы, и Елена Ивановна с мужем покидают столицу.
